Страх во тьме
Шрифт:
Саша, раскрыв рот на зависть Стиву Тайлеру, молча хлопала пушистыми ресницами. Некоторое время спустя Зверева сказала:
– Хм, надеюсь, это не заразно… Всё же мы с тобой живём в одной комнате.
Джессика от внезапно вспыхнувшей грандиозной обиды еда не заревела в голос.
– Вот! И ты туда же! Ты на редкость бессердечная засранка, Зверева!..
Мудро приобняв раскрасневшуюся испанку за плечико, Саша сказала:
– Прости, Джесс. Шучу я. Всего лишь шучу. Чтобы поднять тебе настроение. Ну какая ты лесбиянка в конце то концов…Тебе же по-прежнему нравятся мальчики?
– Угу.
– Ну вот. Значит беспокоиться не о чем. Да и я буду спать спокойней. Ну не смотри ты на меня так! Пошутила я, пошутила.
_______________________________________________________
– А как тебе это?
– Колин театрально откашлялся и принял возвышенную творческую позу.
– Эй, Алекс, я к тебе обращаюсь. Ты меня слушаешь?
– Что? Ах, да, - спохватился я, виновато улыбаясь.
– Ну, конечно, приятель, я весь внимание.
– Чего-то не похоже, - подозрительно покосился на меня юноша.
В ответ я передёрнул плечами и подбросил в жадную пасть камина сосновый чурбачок, из заготовленной на несколько дней вперёд небольшой поленницы. Я подтянул кресло поближе к огню и развалился как тюлень, блаженно вытянув ноги. У меня из головы не шла Трейси. Бесспорно, девица она бедовая и палец ей в рот не клади, и с поваром она, несомненно, справится... Боец из жирного ублюдка никакой. Но... Один хрен переживал я за неё! От беспокойства пузо сводило. Что-то я в последнее время чересчур много стал думать. О других. И ещё этот ну очень странный волк. Странный до умопомрачения. Эге, я так скоро совсем свихнусь, если буду все происшествия настолько близко принимать к сердцу... Надо отвлечься. Я провёл рукой по всё ещё мокрым после ванной взъерошенным волосам. Побриться бы тоже не помешало, а то в зеркале уже отражается просто Бен Ладен какой-то! Не помешало бы, но лень.
– Интересно, как они всё успевают делать...
– пробормотал я, сыто щурясь на мятежные, неугомонные язычки пламени, жадно заглотившие очередную наживку.
– О ком это ты?
– насторожился Колин, падишахом восседая на подушках.
– О нашем дворецком и его молодом помощничке, - пояснил я.
– Сам посуди, старик уже в возрасте, а Дона ещё попробуй нагнуть! Ан, нет. В ванной всегда горячая вода, камин заблаговременно разожжён, лампы заправлены маслом... Шустрые ребята, ничего не скажешь. Сервис в Стиллхолле на высоте, даже в таких тяжёлых условиях. Стокман умеет выбирать нужных людей. Иногда я удивляюсь, как они до сих пор не разорвались на несколько частей!
– У каждого своя работа, - философски ответствовал Рэнделл.
– Ну, так ты будешь слушать или нет?
Поняли? Малолетний хитрец нашёл во мне и критика и благодарного слушателя в одной ипостаси. При каждой выпадающей возможности он норовил засыпать меня собственно сочинёнными опусами с ног до головы. Почему-то моему непредвзятому мнению он слепо доверял. Не потому ли, что мне по-любому нравились его стишки, и я сверх всякой меры их не обругивал? Вот и сейчас началось...
– Ну ладно, чего уж там, давай, поэт - невольник чести.
Колин вторично откашлялся и неплохо поставленным голосом завёл:
Горит пожар в моей душе И не залить его дождём. Наперекор всем и себе Иду вперёд, горя живьём! Боль, злость, отчаянье и гнев Кипят внутри и вздёрнут стяг Беды, бегу я, страх презрев, От жизни к смерти один шаг. Я рвусь вперёд, взрывая ночь, Лечу судьбе наперерез. Никто не в силах мне помочь, Я сам несу свой тяжкий крест!.. Огонь и гром, и шквал в лицо И эта пляска на углях. ВзведёнЯ прислушался, как огонь с хрустом разгрыз подкинутое мной полено, и поднял глаза на Колина, в нетерпении ожидающего оценки. Я пожевал губами и вкрадчиво спросил:
– Приятель, а ты часом не страдаешь суицидальными наклонностями?
– Чего?!
– Колин недоверчиво уставился на меня.
– Ты к чему клонишь? Намекаешь, что я псих, что ли?
– Нет, но... Неужели ты не замечаешь, что все твои стихи о боли, терзаниях, нежелании жить? Что я, по-твоему, должен думать? Написано классно, не спорю, но уж как-то всё сумрачно и упадочно. Даже те, что вроде как про любовь, и то замешаны на крови и смерти! Или я ошибаюсь?
Юноша опустил глаза и принялся изучать узор на застилающем кровать покрывале. Я неумолимо давил дальше.
– У тебя есть в репертуаре что-нибудь посветлее, пожизнерадостней? Серьёзно говорю, после некоторых строчек из твоих шедевров страшно засыпать!
– Есть...
– неохотно отозвался Колин.
– Но я... не очень люблю их. Они написаны в определённый момент моей жизни и посвящены определённому человеку, о котором я бы не хотел говорить. И стихи те я не хочу читать! Понимаешь?
– Понимаю, - я подпёр небритый подбородок кулаком.
– Я тебя прекрасно понимаю... Там, где замешаны женщины, всегда хватает проблем и головной боли. Ну хорошо. Сочини что-нибудь новенькое, поймай вдохновение. Благо впечатлений за последние дни предостаточно! Ты же мне уже читал один свежий стих, так попробуй ещё. Не обижайся, Колин, мне понравилось, без дураков, но... На душе становится тошно. Я ещё тот слюнтяй, так и разрыдаться могу... Хочу позитива!
– Угу, - Колин, вполне довольный моими вескими доводами, призадумался.
– Позитива, говоришь... Есть у меня одно. Не самое свежее, как ты просил, но из последних. Про силу духа и умение держать удар судьбы!
– О!
– оживился я.
– Вот это по-нашему. Давай!
Колин сцепил руки на коленях, устремив взор загоревшихся глаз в шепчущийся полумрак комнаты, и на одном дыхании продекламировал:
Не вешай нос, не плачь и не скули, Вставай с колен и сделай первый шаг. Оставь все беды и невзгоды позади - Ведь впереди надежды поднят флаг! В душе сумбур, на сердце боль, Не поднимался, кто не падал. Но не погас в тебе огонь, Живи, борись, пойми - так НАДО. Пусть брошен ты, пусть одинок, Сожми кулак, не смей сдаваться. Пусть вместо сердца уголёк, Держать удар судьбы старайся. Смелей иди навстречу ветру, Что жжёт лицо, смеясь в глаза. Рассыпь страданья прахом, пеплом, И озарит твой путь звезда. Ты диск Фортуны повернёшь, Замедлив бег неугомонных лет. Значит, есть цель, до которой дойдёшь - А ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?!!