Страх высоты
Шрифт:
А он не заметил.
Не заметил следов автора записки.
Вообще-то следов было достаточно. По немытой посуде, по смятым подушкам на тахте, по окуркам в пепельнице нетрудно было заключить, что сюда приходили многие. Однако все это был лишь обычный холостяцкий беспорядок, следы людей, приходивших в разное время и, самое главное, не скрывавших своих следов. Не повезло и с соседями. Ближайшие уехали в отпуск. Верхний вернулся в ту ночь поздно и сразу лег спать - ничего не слышал. Внизу слышали шаги по комнате, но утверждать, что ходили двое, не могли.
Так кто же приходил
Записка означала, что в день смерти Антона Тихомирова с ним хотел повидаться близкий, видимо, человек по какому-то важному делу.
Или... кто-то хочет убедить в этом Мазина, сфабриковав записку. Так или иначе приславший письмо заинтересован, чтобы следствие пошло по нужному ему пути.
Значит, есть в обстоятельствах смерти Тихомирова что-то выходящее за рамки простой случайности и есть люди, которым не безразлично, к каким выводам придет следователь. Но хотят ли они помочь открыть истину или, наоборот, запутать его, чтобы отвести возможное подозрение?
Это, пожалуй, первый из десятка вопросов, важных и таких, что не кажутся важными, но могут стать очень важными.
Правда, Мазин был склонен считать записку подлинной. Написана она давно. Видно это и без экспертизы: отлежавшиеся сгибы, поблекшие карандашные буквы...
Ну, а дальше? Как попала записка в руки переславшего ее человека? Читал ли ее Тихомиров? Состоялась ли его встреча с И.? Кто такой И.? Или такая?
Ведь Рождественского зовут Игорь, а Кротову - Инна... Ответить на эти вопросы было пока невозможно. Требовались факты. Но Мазин знал, что удача, как и несчастье, не приходит в одиночку. Если лед начал трескаться, он скоро тронется. И он не собирался ждать ледохода на берегу. Он встал с дивана, накинул плащ и вышел на улицу.
Дом, в котором жил Рождественский, вместе с четырьмя такими же девятиэтажными зданиями замыкал новый проспект Космонавтов. Мазин добрался туда троллейбусом. В часы пик тут бывало горячо, но в середине дня троллейбус шел почти пустым, и Мазин с интересом поглядывал на дома, которых не было год назад. Последняя остановки находилась на месте будущей площади, и в газетах не раз печатали всевозможные проекты устремленных ввысь бетонных, алюминиевых и стеклянных сооружений, призванных открыть здесь ворота в город и показать иностранным туристам наши достижения. Однако пока к остановке приходилось пробираться тропами, проложенными волевым способом по густо замешанной грязи. Иностранцев, к счастью, в это время года бывает мало, и тропами двигался свой, привыкший к временным неполадкам народ. Мазин включился в число аргонавтов, подумав, что неплохо было бы установить на площади, наряду с другими сооружениями, памятник неизвестному пешеходу, потерявшему в грязи галоши. Но мысли эти покинули его, как только он ступил на твердый асфальт.
Мазин имел все основания полагать, что не застанет Рождественского дома, и это его вполне устраивало, потому что к встрече он был не готов, да и сам визит мог показаться тому странным, особенно если Рождественский знает, что Мазин в отпуске. А отпуск
Между домами находилась асфальтированная автостоянка. Мазин узнал черную "Волгу" Рождественского и вдруг почувствовал себя неуверенно: "Какой-то частный детектив!" И он проникся к ним сочувствием, к этим частным сыщикам. Каждый имеет право послать тебя к чертовой матери. Нет, совсем другое дело, когда ты можешь полезть в карман и достать... не револьвер, конечно, служебное удостоверение. С такой книжечкой гораздо легче. Но сегодня она осталась дома. Следствие-то закончено.
– Здравия желаю, товарищ начальник!
Мазин обернулся.
Он стоял рядом с машиной Рождественского, а приветствовал его старик в армейском дождевике. Мазин не сразу узнал его в этой длинной плащ-накидке защитного цвета.
– Здравствуйте.
– Не угадываете?
– Вы сторож. Василий Прокофьевич?
– Так точно, - заулыбался старик, довольный тем, что его узнали. Так сказать, первый ваш свидетель.
Это он, сторож, увидел утром мертвого Тихомирова на газоне под окном.
– Не найдется ли папироски у вас, товарищ следователь? Не уважаю я сигареты.
– Сожалею, Василий Прокофьевич, некурящий.
Мазин испытывал досаду. Ему хотелось походить здесь одному, а теперь Рождественский наверняка узнает о его визите, а в этом-то уж никакой пользы нет. Разве что попросить старика помалкивать?
Сторож между тем был явно рад встрече и вел себя по-свойски. От Прокофьича попахивало.
– Вот это вы совершенно правильно делаете, товарищ начальник!
– Что правильно?
– не понял Мазин.
– А что не курите. Американская наука установила точно: рак от этого дела бывает.
– Откуда вы про американскую науку знаете?
Сторож обиделся.
– Что ж вы думаете, как я сторожую, так я темный совсем? Да у меня сын майор, если хотите знать. Одних газет на двадцать пять рублей выписывает. А сторожую я, чтоб пользу приносить, а не от невежества.
И старик достал из-под плаща пачку сигарет.
– Про науку слыхали, а курите, - усмехнулся Мазин.
– Вот это, прямо скажу, от слабости характера, - охотно признался Прокофьич.
– Потому наука одно, а человек - другое совсем дело. И наука это теперь признает.
"Пожалуй, в отпуске можно позволить себе и поболтать", - решил Мазин, не видя пока выхода из создавшегося положения.
– Что ж она признает?
– А то, что человек от генов зависит!
– заявил старик с торжеством и сунул сигарету в редкозубый рот.
– И выходит, у кого какой ген, то тому и суждено!
– Это не Рождественский вас просветил?
– спросил Мазин, подивившись своеобразной гипотезе.
Перед ветровым стеклом "Волги" покачивался на шнурке красно-черный чертик.