Страх высоты
Шрифт:
Рождественский усмехнулся:
– А как же! Я вхожу в одну из второстепенных систем.
– А Тихомиров?
– Вот он не знал. Но хотел быть у самого рычага.
Из записной книжки Антона Тихомирова:
"Иногда мне кажется, что Игорь Р. и я - контрольные животные одного из многочисленных экспериментов природы. Нам поставлены одинаковые цели, но созданы совершенно различные условия существования. Кто победит? Он, которому постоянно открывалась зеленая улица жизни, или я, пробивающий шлагбаум за шлагбаумом? Первая стадия эксперимента
И все-таки мне было трудно шевельнуть языком, когда мы говорили об Инне. И., правда, оказался молодцом, настоящим спортсменом. Если бы мне его выдержку и культуру (систематическую, впитанную с молоком, а не нахватанную кусками, как у меня), я бы горы свернул! Я - тот битый, за которого предлагают двух небитых. Я только не привык к победам. Наверно, я был ужасно смешон, когда мы говорили. Разоткровенничался. Но я не мог иначе. И. лучше воспитан, он шире меня, но я сильнее. Именно поэтому я заставил себя поверить, что у них с Инной ничего не было. Даже если было, это не имеет никакого значения, пока я чувствую свое превосходство".
– Разве это плохо?
– Само по себе - нет, конечно. Если это в самом деле твое место. Но о его месте потом. А пока... О чем я говорил? Да, я убедил себя, что мне лучше отойти. И еще убедил в том, что делаю это чуть ли не добровольно. Даже предоставил ему свою квартиру. Впрочем, это случилось позже. А вначале ничего не было. Просто я стал реже бывать у Инны. Именно реже, а не перестал совсем. Считал демонстративное исчезновение неприличным. Так мы обманывали себя и немножко друг друга.
Сперва эта неестественная ситуация тяготила меня, да и их, наверно, но потом все привыкли. Оставались внешне милыми, добрыми друзьями. Прошло около трех лет. Я думал, что они поженятся, но об этом никто не говорил, жил Антон по-прежнему в общежитии. Предполагалось, что они просто знакомые. Иногда и мне начинало казаться, что они просто знакомые. Но правда оставалась правдой. Хотя она и была сложнее, чем мне представлялось. Что-то у них не получалось. Но я хочу быть справедливым и думаю, что Антон был искренним, когда говорил, что любит Инну и она ему нужна. И не поженились они сразу, наверно, не потому что таким был его расчет, а помешало что-то, а потом и вовсе уже не получилось. Ведь знаете, негодяи не всегда расчетливы, очень часто они стихийны. Идут по ветру.
– И Светлану ветром принесло?
– Если б не она, нашлась бы другая.
– Кстати, что вы о ней думаете?
– Трудно сказать. Вы же ее видели. Грудь на уровне мировых стандартов. С фирменной вывеской "Сделано в России". Можно показывать на международных вывесках. А внутренне... Впрочем, не знаю. Вы библию читали?
Мазин кивнул:
– Читал.
–
– Так Светлана не ведала?
– Думаю, что нет. Девочке улыбнулось счастье - жених с будущим - вот и все. Активной силой был Антон. В этой волоокой девуле он увидел очередную фазу своего восхождения. Решил увенчать успех законным браком с осчастливленной невинностью. Она, правда, путалась с каким-то реактивщиком.
– Здорово вы его не любили!
– сказал Мазин.
– Я имел на это право.
– И видя, что Мазин хочет возразить, остановил его жестом: - Нет, не ревность! Тут мне просто не повезло.
– А что же?
– Дело в Инне.
– Вы не можете простить, что Тихомиров оставил ее?
– Он ее обворовал.
Мазин почувствовал, что трезвеет.
– Речь идет не о деньгах, разумеется. И не о моральном грабеже.
Мазин ждал.
– Он украл труд ее отца.
Рождественский налил в бокал нарзану:
– Буквально. Я имею в виду неопубликованную работу Кротова.
От коньяка в голове почти совсем ничего не осталось.
– Это сказала вам Инна Константиновна?
– Нет. Я нашел в своей квартире тетрадку с записями Кротова. Это основа диссертации Антона. Без них не было бы даже кандидатской, не то что докторской.
Мазин потянулся к графинчику с коньяком. Рождественский засмеялся:
– Что, разобрало? А мне захотелось минеральной. Но почему наша команда так бездарно играет?
– Мы уже говорили об этом, ей недостает волевых качеств.
Гул голосов плавал в табачном дыму над столиками, смешиваясь с джазом, который канючил что-то невыразимо томное. Но шум не мешал Мазину. Ему казалось, что их накрыли звуконепроницаемым колпаком.
– Чего не скажешь о Тихомирове.
– Но ведь это большой риск! Могла рухнуть вся карьера!
– А кто мог его разоблачить?
– Инна Константиновна.
– Меньше всего. Она искусствовед и не понимает в генетике.
– Зато другие понимают.
– Другие ничего не знали. И судя по тому, что тетрадка находилась у Антона и после разрыва с Инной, никогда бы не узнали.
– Вы думаете, он ее просто положил в карман и ушел?
– Не знаю.
– Разве вы не говорили об этом с Инной Константиновной?
– Нет.
– И ни с кем другим?
– Вы первый.
– Почему?
– Почему с вами или почему ни с кем?
Мазин не успел ответить.
– Почему с вами - я уже старался объяснить. И потому же ни с кем. С вами потому, что нужно же кому-то сказать. Достоевщина. Карамазовщина. А ни с кем - потому что зачем? Зачем?
Рождественский расстегнул пуговицу шерстяной рубашки:
– Зачем вторгаться с зубовным скрежетом в приличную элегию? Все скорбят - зачем же портить удовольствие? Кому нужны непристойные разоблачения?