Страх
Шрифт:
– Расскажите, при каких обстоятельствах гражданин Миус
угрожал президенту, - прервал свои мысли Тулаев.
Куфяков встрепенулся, точно лист, тронутый легким ветерком, облизнул мелкие шершавые губки и заторопился:
– Очень, значится, простые обстоятельства. Получил я письмо
от брательника с воли, прочел, положил на свои нары,
значится, а он подошел, взял энто письмо и тоже прочел...
– Чужое письмо?
– удивился Тулаев.
– Так точно, гражданин начальник, - подался
– Именно так, значится. Совсем чужое, то есть братнино письмо...
– И что же он?
– Он?.. Ах да, прочел, в чистом виде прочел, значится, улыбнулся, подошел к стене, где его нары, и ложкой, значится, на той стене точку прокарябал...
– Ложкой?
– Ну да, ложкой, гражданин начальник, - Куфяков энергично посопел и все-таки избавился от соплей, забивших нос.
Громко сглотнул их и продолжил: - Концом, который на ручке ложки, значится...
– А потом?
– Вот, значится, потом он ко мне повернулся и про свои угрозы сказанул.
– Вот эту фразу?
– протянул Тулаев в окошко бумагу с напечатанными на ней словами Миуса-Фугаса.
– Совершенно точно, гражданин начальник, - умудрился даже сидя изобразить поклон Куфяков и бережно, как самую великую ценность своей жизни, положил бумажку на полочку перед отверстием.
– До точечки точно...
– А он сам письма получает?
Тулаев сложил бумагу вчетверо и сунул в карман, рядом с блокнотом, и почему-то сразу из кармана снизу вверх ударил запах пота, мочи и плесени, хотя вряд ли листок мог пропитаться ими за секунду нахождения в дрожащих пальцах Куфякова.
– Что, извините, вы спросили?
– Письма, говорю, он сам-то получает?
– Никак нет. Вот совершенно никак не получает.
– А где это, ну, вашего брата, письмо?
– Он сжег его.
Фраза прозвучала сразу после того, как Тулаев успел ее подумать, и порядок слов оказался так точен, что осталось неверие, что их произнесли вслух. Голова дернулась сама собой, стряхивая наваждение, а Куфяков подумал, что это резкое, из стороны в сторону, движение означает отказ ему в чем-то.
– Вы, значится, не подумайте, гражданин на...
– А содержание того письма вы помните?
– Гражданин на... Да-да, кое-что помню. Про квартеру мою он писал, значится, что квартирантов пустил, про свою работу... Он, как и я, слесарит... Про жену, значится, мою, про жизнь вообще...
– А до этого вы письма получали?
– прервал его Тулаев.
– Нам только раз в месяц можно, значится... Еще в прошлем месяце одно было. От братухи тоже...
– Он его читал?
– Так точно. Потому как просил, чтоб я брату написал, чтоб он одному человеку от него привет передал.
– И что это за человек?
–
Подобострастные глаза Куфякова так и елозили, так и елозили по лицу Тулаева. Они вымаливали то, что Тулаев никак не мог дать, потому что не имел на это право.
– Хотите, гражданин начальник, я брату пропишу, чтоб он вам письмо принес?
Тулаев встал, отвернулся к окну и с облегчением ощутил, что больше никто не лижет его невидимым языком по лицу.
Наверное, Куфяков все так же рабски смотрел ему в профиль, но он не видел этого, а, значит, как бы уже избавился от липкого собеседника.
Все письма, приходящие к осужденным, прочитывал тюремный цензор, женщина-прапорщик. Вряд ли она могла запомнить хоть что-то подозрительное из тех двух писем. Да и когда ей было запоминать, если в день приходилось читать но сотне писем. Это же только смертникам разрешали получить по одному сообщению с воли в месяц, а остальные могли вести переписку хоть ежедневно.
– На тему о президенте он больше не высказывался?
– не оборачиваясь налево, спросил Тулаев.
– Что?.. А-а, нет, значится, больше ничего не говорил, гражданин начальник.
Угроза Миуса-Фугаса могла быть обычной зековской бравадой.
Не один он по стране слал устные проклятия в Кремль. В автобусе да и в метро не раз Тулаев своими ушами слышал, как материл президента какой-нибудь испитой мужичонка или насылала на него кучу болезней явно сама не слишком здоровая тетка. Межинского, скорее всего, тоже удовлетворило бы такое объяснение, но сожженное письмо и эта странная выщербина на стене мешали Тулаеву.
– Скажите, а что-нибудь еще есть на той стене, где он
оставил точку?
– все-таки повернув лицо к Куфякову, спросил
он.
А тот, оказывается, стоял. По-солдатски приклеив жилистые кулачки к спортивному трико и одновременно сгорбившись, он неотрывно смотрел в глаза Тулаеву. На его покатом лбу еще плотнее сжались морщины, и он быстро-быстро задвигал губками:
– Так точно. Есть еще кое-что окромя той точки. Хвигура там нарисована. Треугольник, значится. Токо без верхнего угла.
Вроде как нету того верхнего угла, а токо точки от тех двух, значится, линий идут...
– Много точек?
– Э-э... сейчас-сейчас, гражданин начальник, - закатил
глаза к потолку Куфяков.
– Ага, три, значится, слева и две соответственно справа.
– А последнюю точку он слева или справа поставил?
– Э-э.. спра... нет, слева, да-да, слева, гражданин
начальник...
Игра в геометрию удивила Тулаева. Двухметровый Миус-Фугас менее всего внешне походил на любителя теоретических рассуждений. Что же мог означать этот треугольник без вершины?