Страх
Шрифт:
– С делом ознакомитесь?
– Обязательно.
Майор с ужасом вспомнил, что разрешение на ознакомление с делом имээновца может дать лишь начальник тюрьмы, и уж хотел сказать об этом, но резкий голос министра ожил в ухе и заставил бросить испуганный взгляд на телефон. Аппарат молчал, а голос все резал и резал слух, и майору захотелось быстрее избавиться от странного гостя, у которого не было с собой даже элементарных бумаг с просьбой посетить тюрьму.
Он отвел Тулаева в узкую комнату-планшет с суровым названием "Отдел кадров", оставил его
– Это все - его?
– ощутил себя обманутым ребенком Тулаев.
– Так точно, - сразу стал военным майор.
– На нем пять трупов, наркотики и еще по мелочам кое-что. Например, попытка теракта.
Тулаев вскинул удивленные глаза. Он впервые видел человека, который если уж не теракт, то хотя бы его попытку считает мелочью.
– Он под окна одной фирмы, которая отказалась ему дань платить, поставил автомобиль, начиненный взрывчаткой, - пояснил майор.
– Они лишь случайно обнаружили опасность. Взрыва не было.
– А как определили, что это именно он?
– удивился Тулаев.
– По голосу. Он им звонил с угрозами. Они его голос записали.
– А убийства?
Майор посмотрел на грозную стопку томов, хранящих в себе память о пролитой Миусом крови. Гостю явно не хотелось ворошить эту память. Ему тоже. Но майор все же выдавил из себя:
– Разборка была в ресторане. Между двумя бандами. Миуса и еще одного авторитета. Кто там первым выхватил пистолет, не помню, но Миус вместе со своими пристяжными пятерых положили. Их брали там же, в ресторане. Одного омоновцы убили, одного смертельно ранили, а Миуса... Так, немножко подранили. Все пять убийств в разборке на него и легли.
– Но не мог же он один пятерых положить!
– не согласился Тулаев.
– Я в такие тонкости не вникал, - бросил майор быстрый взгляд на часы.
– Извините, у меня дела. Вы читать будете?
– Буду, - твердо ответил Тулаев.
– На какое время привести осужденного в следственную
комнату для встречи?
– Часа через три...
12
Было время когда Тулаев стеснялся своего роста. Он даже висел в училище на перекладине по полчаса, надеясь вытянуть позвоночник. Не вытянул. И не вырос. Стеснение со временем загасло, а потом и вовсе исчезло, будто отнесенный в сторону новыми ветрами едкий дымок.
В ту минуту, когда за плексигласовую загородку следственной комнаты ковоиры ввели Миуса, дымок вернулся. Он сразу ударил в нозди и напомнил об ощущениях юности.
Перед Тулаевым стоял почти двухметровый детина с обритой налысо головой. На изжелта-бледном лице заметно выделялся мясистый пористый нос и совсем не подходящие к нему слишком мелкие глазки. Густая трехдневная щетина делала ее хозяина лет на пять старше, хотя и без щетины Тулаев дал бы ему сорок с лишним. А в анкете арестованного значилось - тридцать один. В анкете ошибки
Рыжий конвоир-сержант стегнул по Тулаеву недовольным взглядом, что-то прошептал Миусу и вышел за дверь перегородки. Они остались вдвоем. Едкий противный дымок жег и жег ноздри. Даже за стальной узорчатой решеткой, усиливающей плексигласовую загородку, Тулаев ощущал себя неловко.
– Здравствуйте. Присаживайтесь, - предложил он Миусу.
Из-за перегородки не раздалось ни звука. Миус сел на приваренный к полу стул и сразу посмотрел в окно. В камере смертников такой роскоши не было, и то, что на улице так ярко и солнечно, удивило его.
Тулаев тоже сел, и жжение от дымка в носу ослабло. Теперь они были почти одного роста. Хотя, скорее всего, просто стул под Тулаевым оказался выше. Он вместе с ним придвинулся поближе к отверстию в перегородке. Миус загипнотизированно смотрел в окно, и Тулаев непроизвольно сказал:
– Жарко сегодня. Просто невыносимо. Ташкент, а не Москва.
Слово "Ташкент" заставило Миуса перевести взгляд на своего собеседника. Все люди внутри тюрьмы казались ему охранниками, а этот переодетый в гражданское хиляк почему-то смахивал на охранника сильнее других.
– Вы же родом из Ташкента?
– спросил Тулаев.
– Ну и что?
– глухо ответил Миус.
Голос у него оказался совсем не геройский. Как будто в ту минуту, когда ему при зачатии по описи выдавали все нужное для жизни, про голос забыли и потом сунули первый попавшийся. Может, он и молчал потому, что знал свой главный недостаток.
– Я бывал как-то в Ташкенте, - похвастался Тулаев.
– Шикарный город. Правда, сейчас, говорят, поизносился. И победнел.
– Вы кто?
– первой черточкой сомнения легла по лбу Миуса морщинка.
– Я?
– Тулаев достал и положил на полочку перед отверстием блокнот. Я - журналист. Удостоверение показать?
– Не надо. Я таких ксив мог десяток за день сменить. Меня и без ксивы боялись.
– А меня не нужно бояться.
– Про меня писать будете?
Морщинка прилипшей соломинкой лежала на лбу Миуса. В маленьких глазках что-то плескалось, но они были все-таки настолько маленькими, что ничего не разобрать.
– Да, статью, - согласился Тулаев.
– Европа требует от нас отмены смертной казни. Иначе даже из Совета Европы выгонят. Вот... И я хочу на живых примерах доказать необходимость отмены смертной казни и замены ее пожизненным заключением...
– А это не одно и то же?
– прервал его Миус.
– Нет, я думаю, не одно и то же, - сразу ответил Тулаев.
– Все-таки жизнь - это жизнь, а смерть - это смерть.
– Смотря какая жизнь.
Полоса жила на лбу странной меткой. За ней скрывалось ожидание. Казалось, когда она исчезнет, что-то произойдет.
– Извините, что я вторгаюсь в вашу личную жизнь, - по-журналистски завис капиллярной ручкой над страницей блокнота Тулаев, - но я хотел бы знать кое-какие детали. За что вас первый раз посадили?