Страхов много, смерть одна
Шрифт:
– Пожалуйста… – незнакомец стоял на улице и протягивал к нему руку сквозь разбитое окно. С нее капала вода. Дождь стал заливать подоконник, и довольно быстро на полу образовалась лужа.
– Господи? Почему ты меня не слышишь? – прихожанин воздел руки к небу.
– Неужели ты хочешь, чтобы моя душа горела в аду? Прости за все прегрешения, но спаси мою душу!
Клирик вышел в зал, потом в коридор, где поднялся на второй этаж, и там в своей маленькой комнате достал из шкафа пистолет. Он слышал, что из такого же недавно был застрелен известный поэт Пушкин.
Он зарядил пистолет и вернулся обратно к разбитому окну. Пламя свечи выхватывало из темноты силуэт чужака, который стоял все там же, за окном. Служитель храма поднял пистолет и направил дуло в его сторону.
– Я не знаю, кто ты и зачем сюда пришел, но если ты не уберешься отсюда сию минуту, я пристрелю тебя.
Незнакомец захрипел, а потом расхохотался дьявольским смехом, откинув голову назад.
– Гребаный церковник хочет пристрелить меня? Ну что ж, давай стреляй! Как всякий сподвижник назорейской ереси, ты ничтожен и жалок! И можешь лишь трепать языком…
Раздался выстрел. Отец Александр сам не ожидал, что нажмет на курок. Пуля пролетела мимо лжесвященника, угодив в оконную раму. Ветер потушил свечу. В темноте послышался скрипучий голос.
– Паршивый черт теперь твой брат, – и чужак пропал, оставив после себя лишь эхо мерзких слов, витающее в воздухе под крышей храма.
Клирик еще долго бродил по залу в ожидании его нового вторжения, но сумасшедший прихожанин так и не появился.
Своим визитом церковь почтил другой незваный гость, осторожно постучавший в дверь. Хозяин прихода схватился за оружие, опасаясь новой встречи с душевнобольным, но услышал за дверью женский плач и осторожно отворил засов.
– Святой отец, можно мне войти? – робко попросила миловидная девушка лет двадцати в черном платке.
– Что ты здесь делаешь? – гневно встретил ее духовник. – Тебя никто не видел?
Девушка тихо всхлипывала и прятала глаза.
– Не знаю. Я пришла, чтобы сообщить вам кое-что. Что-то очень важное.
– Настолько важное, чтобы явиться сюда в столь поздний час и отнимать у меня драгоценное время? – отец Александр высунулся наружу и стал осматриваться по сторонам, выглядывая недоброжелателей, будто в темноте мог кого-то увидеть. Дождь моментально намочил его лысину, он отступил назад, уступая дорогу прихожанке, и спрятал оружие в полах длинной рясы.
– Проходи.
Девушка прошла в зал и остановилась у алтаря. Опустила голову, поклоняясь Распятию, огромному древку в человеческий рост. Так стояла совсем недолго, шепча молитву и ежась от ветра, проникающего в зал из разбитого окна. Капли дождя падали на пол с насквозь промокшей одежды и платка. Из глаз ее текли слезы.
Духовник не стал ждать, когда гостья закончит молиться и соизволит рассказать ему о цели своего прихода. Он подошел к ней сзади и грубо развернул к себе.
– Говори, – и нашел ее
– Я подумала, вы должны узнать первым.
Его испытующий взгляд пил ее кровь.
– Я жду.
Девушка выдохнула и, собираясь с силами, произнесла:
– Я беременна.
Пауза, возникшая после сообщения, была долгой. Молчание священника расстроило прихожанку еще больше. Она зарыдала.
– Дитя мое, – он прижал ее к себе, прикоснулся к ее волосам, стал гладить.
Он вспомнил, как набросился на нее и занимался с ней любовью прямо здесь, в церкви, потому что больше было негде. Дома жена. А других таких мест для удовлетворения собственной похоти, где никто бы их не увидел, он не знал.
«Я буду наставлять тебя на путь истинный. Ты мне поверишь», – говорил он ей, когда принимался за дело. Он вспомнил, как взял девушку, и как она пыталась сопротивляться. Но похоть сделала свое дело, и он не дал своей жертве ни малейшего шанса. Он также вспомнил, как ему было хорошо, когда все закончилось. Они лежали голые прямо здесь, посреди зала, на полу. Он обнимал ее, а она плакала.
– Ты ведь знаешь, как Господь относится к лгунам и лицемерам? Девушка поспешно кивнула, глядя в серые глаза своего духовника.
– Ты уверена в том, что говоришь? Она перекрестилась.
– Да, святой отец. Я ходила к повитухе. Уже два месяца.
– А знаешь, что будет с тобой и со мной, если об этом узнают люди?
Снова быстрый кивок.
– Значит, ты должна избавиться от ребенка.
– Что? – она вся напряглась, отстранилась от него и перестала плакать.
– Что вы такое говорите? Это грех. Грех более тяжкий, чем тот, что совершили мы с вами.
– Не смотри на меня так! У нас нет выхода. Ты должна избавиться от плода.
– Нет! – отрезала она, – Пусть меня повесят, но я не избавлюсь от своего ребенка!
– Это самоубийство.
– Я буду молчать. Никто никогда не узнает, кто его отец. Я буду жить ради него. Сама его воспитаю и выведу в люди. Но я не избавлюсь от него. Никогда!
Девушка понимала, что отец Александр больше не любит ее. За последние две недели они ни разу не виделись, она больше не заходила к нему в церковь по вечерам. Она не знала, с чем это связано. Но предполагала, что теперь священник переключился на другую крестьянку. Было ужасно вспоминать их соитие здесь, в храме Бога (Господи, о чем она только думала!), но он заверил ее, что все будет хорошо.
Духовник подумал и сказал:
– Что ж, пусть будет так.
В заплаканных глазах несчастной загорелась надежда. Она смотрела на свой живот и тихонько его поглаживала. Тревога никуда не делась, она по-прежнему терзала ее сердце. Но после его ответа ей стало намного легче.
– Это все, что я хотела сказать, – она больше не смотрела ему в глаза, а смотрела в сторону выхода, куда и направилась через минуту.
Она ждала, когда он ее окликнет. Позовет к себе и успокоит. Но отец Александр ничего не сделал. Он проводил ее взглядом. Дождался, когда она покинет церковь, и закрыл за ней дверь.