Странная барышня
Шрифт:
Но вам этого не понять! Вы же почти святая! Да-да! Я ночью всё слышала и понимаю, что происходило с бедняжкой Харитоновой! Младенцев из мертвецов достаёте! Скоро и самих мертвецов оживлять начнёте! Безгрешная Лиза, чудеса творящая! Аминь! Аллилуйя!
Наталья Витковская заводилась всё больше и больше. Ещё немного и скатится в настоящую истерику. Недолго думая, взяла с рядом стоящего столика стакан с водой и выплеснула содержимое женщине в лицо.
— Полегчало? — после этого спросила её спокойным голосом. — Могу повторить.
— Спасибо. Не надо, — явно придя в себя,
— Не стоит извиняться, Наталья Дмитриевна. Поверьте, что я сюда не поиздеваться над вами пришла. И, кажется, понимаю, что происходит. Обещать не буду, но постараюсь помочь. Вы же слышали о моём Даре?
— Мне поможет лишь котёл в аду.
— Скажите, а как давно вы стали такой… ээээ… увлекающейся натурой?
— Говорите прямо: потаскухой. В тринадцать лет. Отчётливо помню тот день, навсегда изменивший мою судьбу. Сейчас многие считают меня достаточно привлекательной особой, но тогда я была настоящим заморышем. Плоская, несуразная… И вот именно в это время меня посетила первая и, пожалуй, последняя любовь.
Отдыхая в загородном поместье, увидела блестящего молодого офицера, сына нашего соседа. С первого взгляда влюбилась в него. Романтическая идиотка! Вы не представляете, какие грёзы роились в моей голове. То он спасает меня из рук разбойников, то я его вытаскиваю израненного из пожара. Но заканчивалось всё одинаково: мы клянёмся друг другу в верности и идём под венец.
— А плотские утехи тоже представлялись?
— Да вы что?! Тогда я даже не представляла, что подобное между мужчиной и женщиной возможно. Искренне считала, что ребёнок сам появляется в матери. Бог подует и дарует. К несчастью, правду жизни узнала очень скоро.
В один из приездов к нам офицер… Не хочу называть его имени: он через три года погиб на Османской войне, а его родители к случившемуся не имеют никакого отношения. Так вот. Он напился и пошёл проветриться на свежий воздух, временно оставив праздничное застолье.
И в этот момент я решилась поговорить с ним наедине. Незаметно прокралась к офицеру, курящему трубку у конюшни и любующегося полной луной. Призналась в своих чувствах. Он же погладил меня по голове и предложил поцеловаться. Мне не хотелось, так как мужчина был сильно пьян и еле стоял на ногах. Резкий запах вина и табака — не лучшие любовные ароматы. Отказала.
Ну а дальше… Дальше я из девочки сразу превратилась в женщину. Сопротивлялась, конечно, только справиться было не в моих силах. Закончив своё дело, офицер пригрозил мне. Мол, если кому-нибудь расскажу, то он сделает виноватой меня, а родители откажутся от такой дочери. Я испугалась. По-настоящему. До сих пор помню этот страх, затопивший всё сознание. Промолчала. Четыре дня прорыдала в комнате, притворившись больной. На пятый день, почувствовав, что боль внутри меня стала стихать, ощутила желание в первый раз. Дикое желание накрыло полностью, как только увидела входящего отца, решившего навестить больную дочь. Хорошо, что он быстро ушёл. Думала, пройдёт, но с того момента мои мучения лишь усиливаются при виде любого мужчины. Я стала рабыней похоти.
Нимфомания.
54
С баронессой мы разговаривали долго. Постепенно её отчуждение ко мне проходило, и несчастная женщина, впервые столкнувшись с человеком, который не осуждает, а внимательно слушает, начала раскрываться.
Распутница. Позор семьи. На самом деле жизнь Витковской была непрекращающимся кошмаром. Даже в стенах нашего приюта прошлое не оставляло её. Оказывается, княгиня Зобнина была ей не подругой, а настоящей госпожой. Она знала про похождения Натальи несколько секретов, обнародование которых светило баронессе заточением чуть ли не в узилище. Знала и шантажировала. Даже иногда, выплёскивая своё постоянное раздражение, била, понимая, что та не пожалуется.
— Теперь, — грустно сказала Витковская, — Зобнина на свободе и обязательно предаст гласности мои преступные дела, завязанные на похоти. Свою жизнь я закончу в холодной келье без надежды увидеть солнце. Она обязательно это сделает. Ей доставляет удовольствие страдания людей.
— Не отчаивайтесь, Наталья Дмитриевна, — попыталась утешить её я. — Вы же больны и не отвечаете за некоторые свои действия. Это подтвердит и Илья Андреевич. Быть может, у меня получится вылечить вас своим Даром и снова заживёте нормальной жизнью.
— Вы очень добры, Елизавета, но жизни у меня больше не будет в любом случае. Даже если стану самой праведной во всей Москве, то былое останется в памяти многих.
— Можно уехать из столицы. Куда-нибудь подальше. На Урал, например. Там начать новую жизнь, не афишируя прошлое. Заведёте семью.
— Не получится. Если и смогу влюбиться, то всегда возможен случайный риск разоблачения моего распутства. Слухи имеют дурную привычку просачиваться даже сквозь камни. В результате пострадает моя новая семья. Да и жить в постоянном страхе, ожидая подобного, не смогу. А если болезнь вернётся? Вы сможете дать гарантию, что этого не произойдёт?
— Я даже пока не уверена, что смогу её вылечить.
— Вот видите! Так что доживать мне одинокой, никому не нужной старухой. Дай Бог, не похотливой — это совсем ужасно. Я много обо всё этом думала. Выхода нет… Только смерть.
— Выход есть всегда, — тепло сказала я.
После этого встала и, подойдя сзади, положила на голову Натальи руки, напитав их Даром.
— Отдохните. Вам нужен сон. Пусть он будет лёгким и счастливым. Пусть в нём будет много солнца и доброжелательных улыбок. Спите… Спите…
Как только баронесса обмякла, то перетащила её из кресла на кровать и прошлась Даром по всему телу. Потом, не мешкая, пошла искать матушку Клавдию. Та нашлась на улице, строго отчитывающая двух понурых монашек.