Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам
Шрифт:
Канцлер Меркель и сама это прекрасно понимала. За пять лет до своего грандиозного жеста она произнесла еще одну речь, в которой затронула одну из наиболее быстро растущих проблем своей нации. При этом она возглавила толпу европейских лидеров, чтобы сказать, что пошло не так с господствующей европейской политикой в отношении иммиграции и интеграции. В октябре 2010 года Меркель выступила в Потсдаме с большой речью «О положении страны». Она сделала это в разгар значительных общественных дебатов, которые уже проходили в ее стране. За несколько недель до этого Тило Сарразин, бывший сенатор и член исполнительного совета Бундесбанка, опубликовал книгу под названием Deutschland schafft sich ab («Германия упраздняет себя»), которая была подобна взрыву в таком обществе, основанном на консенсусе. В своей книге Сарразин объяснил, как низкая рождаемость среди немцев и чрезмерно высокий уровень иммиграции — в частности, мусульманской иммиграции — кардинально меняют природу немецкого общества. Наибольшие споры, пожалуй, вызвал его аргумент о том, что более высокая рождаемость
Доказательства того, что мигранты в Германии не могут интегрироваться, как утверждал Сарразин, были вокруг них, но политический и медийный класс обрушился на Сарразина за его ересь, когда он приводил эти аргументы. В результате Сарразин был вынужден уйти в отставку со своего поста в Бундесбанке. Несмотря на то, что он был представителем левых политических сил в Германии, его собственная партия (Социал-демократическая партия), а также ХДС Ангелы Меркель дистанцировались от него. Различные мусульманские организации в Германии пытались привлечь его к суду, и, что самое обидное (хотя и безосновательно), его обвинили в антисемитизме. Тем не менее книга вызвала общественный резонанс. Опрос, проведенный примерно в то же время, показал, что 47 % немцев согласны с утверждением, что исламу не место в Германии. Хотя немецкие политики установили жесткий санитарный кордон вокруг дебатов об иммиграции, интеграции и исламе, два миллиона экземпляров, проданных книгой Сарразина, помимо прочего, свидетельствовали о том, что это не мешает широким слоям общества думать о том, чего не хотят их политические представители.
С типичным политическим мастерством Меркель выбрала тему для разговора, пытаясь удержать людей, испытывающих беспокойство, в лагере своей партии, а также исправить ошибки, которые, по ее мнению, допустили Сарразин и те, кто поддерживал его взгляды. В своей речи в Потсдаме она начала с упоминания о программе «Гастарбайтер» и массовом переезде турок и других людей жить и работать в Германию, начиная с начала 1960-х годов. Она признала, что страна — как и послевоенная иммиграция на рынок труда в Великобритании и других европейских странах — «некоторое время обманывала себя». «Мы говорили: „Они не останутся, когда-нибудь они уедут“, но это оказалось неправдой». Она не смогла предугадать ни одного из последствий, вытекающих из этой политики. Далее она подвергла критике более серьезные ошибки, допущенные в ходе дискуссии об иммиграции и интеграции в Германии.
Об этой речи сообщили во всем мире. Ее особенность заключалась в том, что она содержала самое уничтожающее на сегодняшний день резюме интеграционных неудач европейской страны, сделанное любым политиком из мейнстрима. Кое-что из этого уже было сказано на политических полях, но никогда не было так решительно озвучено в мейнстриме. Рассуждая о том, что не получилось в отношениях между Германией и ее иммигрантами, канцлер заявила: «Конечно, подход к созданию мультикультурного общества, к тому, чтобы жить бок о бок и радоваться друг другу, провалился, совершенно провалился». Именно поэтому, подчеркнула она, «интеграция так важна». По ее словам, те, кто хочет участвовать в жизни немецкого общества, должны соблюдать законы и конституцию Германии, а также должны научиться говорить на немецком языке. [68]
68
«Меркель говорит, что немецкое мультикультурное общество потерпело неудачу», BBC News, 17 октября 2010 г.
В прессе Германии появились сообщения о том, что канцлер позиционирует себя в преддверии выборов, намеченных на весну следующего года. Опрос общественного мнения, опубликованный в том же месяце, показал резкое увеличение процента немецкого населения, обеспокоенного уровнем иммиграции, и показал, что 30 % опасаются, что их страну «заполонили иностранцы», приехавшие в Германию из-за социальных льгот, которые страна им предоставляла. [69] Политическая изобретательность речи Меркель заключается в том, что эти люди, как и почти все остальные, услышали бы то, что хотели, из речи, которая также была осторожна, чтобы отдать должное иммигрантам и настоять на том, что им по-прежнему рады в Германии. Тем не менее, произнесение этой идеи — и использование этого конкретного слова дважды — о том, что мультикультурализм «провалился, полностью провалился», — произвело фурор. С того момента, как аудитория в Потсдаме устроила ей овацию, Меркель стали хвалить за смелость высказаться по такому сложному вопросу. По всей Европе ее сравнивали с другими политическими лидерами, а газеты других стран писали, что только у канцлера Германии хватило сил и мужества сказать такую сложную правду.
69
Исследование Фонда Фридриха Эберта, октябрь 2010 г.
Поэтому неудивительно, что вскоре и другие политические лидеры захотели попробовать свои силы и окунулись в воды, которые Меркель показала удивительно теплыми. В феврале следующего года премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, выступая на Мюнхенской конференции по безопасности, заявил: «В соответствии с доктриной
70
Речь Дэвида Кэмерона на Мюнхенской конференции по безопасности, 5 февраля 2011 г.
71
Le Figaro, «Sarkozy: le multiculturalisme, „un chec“», 10 февраля 2011 г.
За несколько месяцев о том, что, казалось бы, невозможно сказать, сказали практически все. В каждой стране и по каждому поводу начались бурные дебаты. Прав ли был Дэвид Кэмерон, объединив вопрос национальной безопасности и национального единства? Может быть, Меркель просто пыталась отреагировать на давление и ловко удерживала блок правоцентристских сил в своем политическом поле? Каковы бы ни были причины, в каждой стране дебаты на тему «мультикультурализм потерпел крах», казалось, знаменуют собой некий переломный момент.
Однако, несмотря на широкое распространение этих дебатов, даже в то время было неясно, что означают эти заявления. Слово «мультикультурализм» (не говоря уже о немецком multikulti) уже тогда звучало для разных людей по-разному. В течение многих лет, да и сегодня для многих людей этот термин, казалось, означал «плюрализм» или просто реальность жизни в этнически разнообразном обществе. Сказать, что вы поддерживаете мультикультурализм, могло означать, что вы не возражаете против того, чтобы в вашей стране жили люди разного происхождения. Или же это может означать, что вы верите в то, что будущее всех обществ — стать великим плавильным котлом, в котором будут представлены все возможные культуры: своего рода миниатюрная Организация Объединенных Наций в каждой стране. С другой стороны, слова о том, что «мультикультурализм провалился», могли показаться некоторым избирателям уступкой в том, что послевоенная иммиграция в целом была плохой идеей и что иммигранты не должны были приезжать. Это даже могло звучать как призыв остановить массовую иммиграцию и даже отменить такую политику. В каждой стране эти разные понимания одной и той же фразы были, несомненно, политически выгодны, давая политикам возможность обнять избирателей, которых в противном случае им пришлось бы избегать. Не случайно каждый из политических лидеров, решившихся на этот шаг, принадлежал к правым политикам и пытался удержать вместе раздробленное политическое движение, которое рисковало перейти в движение.
Но путаница в понимании смысла этих речей имела и старую причину, поскольку «мультикультурализм» всегда был трудноопределимым термином. В той мере, в какой из их речей можно было сделать какие-то четкие выводы, Меркель, Кэмерон и Саркози, похоже, обращались к определенной разновидности мультикультурализма, спонсируемого государством. Их выступления, конечно же, не были критикой расово разнообразного общества или общества, приветствующего иммиграцию. Напротив, за пределами частей своих речей, привлекающих внимание, все они заявляли о своей поддержке масштабной иммиграции. Они критиковали «мультикультурализм» как государственную политику: идею государства, поощряющего людей жить параллельными жизнями в одной стране и, в частности, жить по обычаям и законам, которые противоречат обычаям и законам страны, в которой они живут. Эти европейские лидеры, по-видимому, призывали к созданию постмультикультурного общества, в котором ко всем будет применяться одинаковое верховенство закона и определенные общественные нормы. [72] Поздно спорить о таких вещах, но, возможно, это значительный шаг.
72
Одно из лучших обсуждений идеи мультикультурализма как идеологии см. в книге Rumy Hassan, Multiculturalism: Some Inconvenient Truths, Methuen, 2010.
Многие критики из левых политических кругов выступали против всей этой дискуссии, утверждая, что это аргументы соломенного человека, и настаивая либо на том, что таких проблем не существует, либо на том, что они существуют, но не являются проблемами. Однако к 2010 году по всей Европе росло беспокойство общественности по поводу именно таких параллельных обществ. Самой острой причиной этого роста стало увеличение числа террористических атак и предотвращенных терактов с участием людей, родившихся и выросших в Европе. Но в то время как эти теракты придавали беспокойству остроту, росло и беспокойство по поводу менее насильственных или ненасильственных проявлений различий — и не всегда потому, что они выражались меньшинствами.