Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам
Шрифт:
Вопрос о том, должны ли иммигранты ассимилироваться или их следует поощрять к сохранению собственной культуры, был лишь одной из путаниц. Если, как согласилось к 2011 году большинство политиков мейнстрима, ожидается нечто среднее между этими двумя вариантами, то какие частицы культуры иммигрантов должны быть отброшены, а какие частицы родной культуры должны быть адаптированы? Предположительно, одной из причин отсутствия публичных дискуссий по этому вопросу было осознание того, насколько болезненным это будет для большинства европейцев. От каких частей своей собственной культуры они добровольно отказались бы? Какую награду они получили бы взамен и когда бы они ощутили эффект от этой награды? Разумеется, такая идея никогда не была принята общественностью, потому что европейская общественность почти наверняка никогда бы не дала своего согласия. Однако в основе лежат еще более худшие предположения.
Если принимающая
Все это время официальная линия оставалась таковой: как только выдается паспорт или виза, новоприбывший житель страны или континента становится таким же европейцем, как и все остальные. И все это время, пока правительства обсуждали возможные меры, необходимые для того, чтобы побудить миллионы людей, уже живущих в Европе, стать европейцами, в умах европейской общественности муссировалась другая идея — обычно отодвигаемая в самые глубины общественных дебатов, но всегда способная вырваться наружу.
Это был страх, что все это фикция и что если не все, то, по крайней мере, большая часть существующего плана провалится. Это было опасение, основанное на мысли, что если интеграция и произойдет, то на это уйдет очень много времени — возможно, столетия — и что в любом случае в Европе она еще не произошла. Здесь повседневный опыт европейцев важнее любых опросов, а опыт их глаз важнее официальной статистики любого правительства.
Любая поездка в тысячи мест по всей Европе может вызвать страх перед тем, что французский писатель и философ Рено Камю назвал «Великим перемещением». Возьмем, к примеру, пригород Сен-Дени на северной окраине Парижа. Это одно из центральных мест французской истории и культуры, названное так в честь великого собора-базилики в его центре, в котором покоятся мощи парижского епископа третьего века, являющегося сегодня святым покровителем города. Нынешнее здание, датируемое двенадцатым веком, знаменито и по другой причине. Начиная с шестого века здесь находился некрополь французской королевской семьи. Среди их мемориалов, выполненных в камне в виде искусно выполненных изображений, есть мемориалы династии Капетингов, Бурбонов, Медичи и Меровингов. Во времена Французской революции эти гробницы были осквернены, но сегодня в крипте покоятся мраморные гробницы короля и королевы, которых свергла революция: Людовика XVI и Марии-Антуанетты.
Среди ранних гробниц в Сен-Дени не последнее место занимает гробница Карла Мартела, франкского лидера, который спустя столетие после смерти Мухаммеда, когда халифат Омейядов неумолимо наступал на Европу, заставил мусульманские армии отступить. Победа Мартеля в битве при Туре в 732 году признана тем, что она предотвратила распространение ислама по всей Европе. Если бы его франкские войска не добились успеха, ни одна другая держава в Европе не смогла бы остановить мусульманские армии от завоевания континента. Когда в 711 году эти армии пересекли Европу, один из их предводителей, Тарик бин Зайад, приказал сжечь их лодки, заявив: «Мы пришли сюда не для того, чтобы вернуться. Либо мы завоюем и утвердимся, либо погибнем». Мартель позаботился о том, чтобы они погибли, а ислам, закрепившись на юге Испании, никогда не продвинулся дальше в Европу. Как знаменито писал Эдвард Гиббон тысячелетие спустя, если бы не победа человека, получившего прозвище «Молот»: «Возможно, толкование Корана преподавалось бы сейчас в школах Оксфорда, а с ее кафедр обрезанному народу доказывали бы святость и истинность откровения Мухаммеда». Как продолжал Гиббон, «от подобных бедствий христианство было избавлено гением и удачей одного человека». [78]
78
Эдвард Гиббон, Упадок и падение Римской империи, Джон Мюррей, 1855, т. 6, гл. 52, с. 387.
Сегодня посетитель базилики, в которой находится гробница Мартеля, вполне может задаться вопросом, действительно ли он преуспел, или, по крайней мере, задуматься о том, что
В этом районе проживает одно из самых высоких во Франции мусульманское население. Около 30 % населения Сена-Сен-Дени, также известного как 93-й округ, составляют мусульмане. Не более 15 процентов — католики. Но поскольку большинство иммигрантов в этом районе — выходцы из стран Магриба и Африки к югу от Сахары, а также растущее число молодежи, неудивительно, что даже в частных католических школах района около 70 процентов учеников — мусульмане. В то же время еврейское население района за последние годы сократилось вдвое. По данным Министерства внутренних дел, в округе находится около 10 процентов (230) от общего числа известных мечетей во Франции. Если посетить их, то можно убедиться, что для нужд общины их явно недостаточно. Во время пятничных молитв верующие выходят на улицы, и некоторые крупные мечети с трудом пытаются создать более просторные помещения, чтобы удовлетворить спрос.
Конечно, если вы скажете о Сен-Дени кому-нибудь в центре Парижа, то они сморщатся. Они знают, что он там есть, но стараются никогда туда не ходить. За исключением стадиона «Стад де Франс», в этом районе практически нет причин для посещения. Израненный волнами деиндустриализации и реиндустриализации, в последние годы правительство попыталось провести социальную инженерию, построив в этом районе муниципальные офисы для работы государственных служащих. Но эти служащие (около 50 000 человек), имеющие работу в этом районе, почти никогда там не живут. Они приезжают из других мест утром и уезжают вечером, когда их офисные здания тщательно запираются и ограждаются заборами. Это проблема иммиграции во Франции, выраженная в одном районе.
То же самое можно наблюдать в пригородах Марселя и во многих других районах Франции. Но его может заметить и любой приезжий или житель, не желающий ехать в Сен-Дени, во время простой поездки на RER и Metro в центре Парижа. Путешествие по глубокому метро RER, с редкими остановками и большими расстояниями между ними, часто напоминает поездку на подземном поезде в африканском городе. Большинство людей — чернокожие, и они добираются далеко до пригородов. Места, где останавливается RER в шикарных центрах Парижа — например, Шатле, — известны как районы, где могут возникнуть проблемы, особенно вечером, когда скучающая молодежь из баньле околачивается в городе. В памяти навсегда остались воспоминания о 2005 годе, когда беспорядки и поджоги автомобилей в баньлеях повторялись вплоть до центра, до района Марэ.
Однако если вы едете в поезде Metro, который находится над линиями RER и обслуживает более короткие остановки в центре города, вы попадаете в другой мир. В Metro едут в основном белые люди, направляющиеся на работу, в то время как RER в основном заполнен людьми, которые едут только на низкооплачиваемую работу в сфере обслуживания или кажутся никуда не направляющимися. Никто не может испытать это ощущение легкой воздушности в центре Парижа и глубокого скопления других людей под ним и не почувствовать, что здесь что-то не так. То же самое ощущение может возникнуть у любого, кто путешествует по некоторым городам на севере Англии или по районам Роттердама и Амстердама. Сегодня его можно испытать и в пригородах Стокгольма и Мальме. Это места, где живут иммигранты, но они не имеют никакого сходства с районами, где живут местные жители. Политики делают вид, что эту проблему можно решить с помощью более элегантного или инновационного градостроительства или с помощью особенно талантливого министра жилищного строительства. С 2015 года им пришлось продолжать делать вид, что это так, в столичных городах, некоторые районы которых стали напоминать лагеря беженцев. Хотя полиция постоянно пыталась отселить мигрантов, чтобы город выглядел так, как он должен выглядеть, в Париже в 2016 году огромные лагеря мужчин-североафриканцев перемещались по пригородам. В таких местах, как район Сталинград в девятнадцатом округе Парижа, сотни палаток были установлены на островках вдоль главных дорог или на обочинах тротуаров. Когда полиция убирала их, они просто появлялись в другом месте. Но еще до 2015 года теории так называемых экспертов и политиков о том, что может произойти или должно произойти, чтобы облегчить эту постоянную проблему, просто столкнулись с опытом того, что на самом деле происходит на их глазах.