Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам
Шрифт:
Сама Хирси Али позже напишет, что теракты 11 сентября заставили ее «задуматься о том, можно ли проследить корни зла в вере, в которой я выросла: присущи ли агрессия, ненависть самому исламу?» [121] Шесть месяцев спустя она прочитала книгу об атеизме, которую ей подарили несколько лет назад, и осмелилась признать, что больше не является верующей. [122] В свое время она публично заявила о своих меняющихся мыслях. Но голландские СМИ, в частности, казалось, хотели надавить на нее, пытаясь заставить ее говорить то, что они не хотели говорить. Один из интервьюеров заставил ее использовать то самое ключевое слово, которое использовал Фортун, — achterlijk. Был ли ислам отсталым по сравнению с голландским обществом? Казалось, что на Хирси Али давят два движения. Одно, в основном из левых политических сил, хотело, чтобы она говорила то, за что ее можно было бы потом атаковать. Другое — как левое, так и правое — хотело, чтобы она сказала что-то, чтобы освободить место для всех остальных. Обвинить черную женщину в расизме было сложнее, чем белого мужчину.
121
Ayaan Hirsi Ali, The Caged Virgin, The Free Press, 2006, p. ix.
122
Ibid., p. 76.
Будучи жертвой калечащих операций на женских половых органах (о чем она ярко напишет в своей автобиографии), [123] которая в подростковом возрасте считала смерть подходящим наказанием для Салмана Рушди, бежала от принудительного брака и не понаслышке знала о трудностях интеграции, Хирси Али затрагивала самые острые вопросы. Признаком того, что ближайшие годы не сулят ничего хорошего, стало то, что эта образцовая иммигрантка подверглась нападкам не только со стороны значительной части голландского политического класса, но и с необычайной яростью со стороны мусульманской общины страны.
123
Ayaan Hirsi Ali, Infidel, The Free Press, 2007, p. 32.
В самом начале ее публичной карьеры один из друзей спросил Хирси Али: «Неужели ты не понимаешь, насколько мала эта страна и насколько взрывоопасно то, что ты говоришь?». Как она рассказала о своем ответе в автобиографии, «Взрывоопасно? В стране, где проституция и легкие наркотики разрешены, где практикуются эвтаназия и аборты, где мужчины плачут по телевизору, голые люди ходят по пляжу, а над Папой Римским шутят по национальному телевидению? Где знаменитый писатель Жерар Рив прославился тем, что фантазировал о занятиях любовью с ослом — животным, которое он использовал как метафору Бога? Конечно, в таком контексте ничто из того, что я могу сказать, не будет воспринято как что-то близкое к „взрывоопасному“». [124] Но так оно и было. Хирси Али попала в самую больную точку голландского общества. Люди, которым нравится считать себя толерантными, открытыми и порядочными, задавались вопросом, не зашла ли эта толерантность, открытость и порядочность слишком далеко. Как они могут установить какие-либо границы? Хирси Али говорила им, что пределы существуют, и она сама была живым доказательством некоторых из них. И поэтому, несмотря на угрозы ее жизни как до, так и после убийства ее коллеги Ван Гога, она верила, что «некоторые вещи должны быть сказаны, и бывают моменты, когда молчание становится соучастником несправедливости». [125]
124
Ibid., p. 287.
125
Ibid., p. xii.
Повсюду в Европе росло беспокойство по этому поводу. В течение десятилетий, когда европейские правительства позволяли иммиграции развиваться на прежнем уровне, мало кто предполагал, что одним из последствий этого станет то, что в обозримом будущем они будут пытаться сбалансировать исламские законы и требования с европейской культурой и традициями. Однако по мере роста численности иммигрантов повсюду возникали одни и те же проблемы. Иногда это происходило из-за обнаружения того, что происходило внутри общин. Во Франции в 2004 году молодая мусульманка по имени Гофран Хаддауи была забита камнями до смерти в Марселе за то, что отказала в ухаживаниях молодому мусульманину. В Великобритании полиция признала, что не расследовала десятки подозрительных случаев смерти молодых мусульманок, поскольку считала, что эти потенциальные «убийства чести» относятся к делам общины. В 2006 году Британская медицинская ассоциация сообщила, что по меньшей мере 74 000 женщин в Великобритании подверглись калечащим операциям на половых органах.
В то же время отдельные представители мусульманских общин Европы, публично высказывавшиеся о негативных аспектах своей культуры или каким-либо образом выступавшие против своей общины, все чаще становились объектами физического запугивания и насилия. От норвежской поп-певицы Дипики Татхаал, подвергшейся нападению на сцене в Осло за «нескромность», до обозревателя и активиста Ношина Ильяса в Италии — меньшинства внутри меньшинств оказались, пожалуй, самыми опасными людьми из всех. И все это время медленно росло осознание того, что самые новые приезжие в Европе не всегда благосклонно смотрят на некоторых из самых старых. На протяжении всей эпохи мультикультурализма предполагалось, что меньшинства будут иметь общий статус с другими меньшинствами. Мысль о том, что они могут принести с собой какую-либо из своих древних враждебностей, не приходила в голову почти никому из власть имущих. Но по мере роста численности это предположение стало рушиться.
В 2003 году доклад об антисемитизме, подготовленный Европейским центром мониторинга, был тихо убран в архив, когда выяснилось, что всплеск антисемитской активности в Европе был вызван ростом числа нападений на евреев со стороны молодых мусульман. Однако, несмотря на такие попытки скрыть факты, они продолжали вырываться наружу — зачастую самым жестоким образом. В 2006 году во Франции произошел ужасный случай, когда французский еврей по имени Илан Халими был
Но в случае с возрождающимся антисемитизмом, как и в случае с целым рядом новых или возрожденных проблем, путь к признанию происходящего был медленным и почти умышленно вялым. В Германии в 2013 году была создана новая политическая партия «Альтернатива для Германии» (Alternative fur Deutschland, AfD). Как только антииммиграционная позиция партии стала очевидной, немецкие СМИ и политический класс были намерены доказать, что партия является антисемитской. Однако в 2014 году не сторонники AfD, а в основном протестующие иммигранты собрались на улицах немецких городов, включая Франкфурт, Дортмунд и Эссен, чтобы скандировать «Хамас, Хамас, всех евреев в газ» и «Еврейское дерьмо». В 2014 году не политик AfD, а мусульманский имам из берлинского района Нойкёльн стоял в мечети и призывал Бога «Уничтожить евреев-сионистов. Убейте их всех до единого». [126]
126
«Германия расследует дело имама, который призывал Бога „уничтожить сионистских евреев“», Гаарец, 23 июля 2014 г.
В каждой стране были люди, которые пытались выступить с предупреждениями. Некоторые, как Хирси Али, были людьми, получившими мусульманское воспитание, но покинувшими религию. Другие родились мусульманами и намеревались остаться в религии и продвигать либеральную реформаторскую повестку дня изнутри. Другие предупреждения были вынесены европейцами-немусульманами, которые настаивали на своем праве говорить о своем континенте.
Мало кто делал это с большей страстью, чем знаменитая итальянская журналистка и писательница Ориана Фаллачи. Единственной западной журналистке, которой удалось взять интервью у преследователя Рушди в Иране, Фаллачи на рубеже тысячелетий было уже за семьдесят. В молодые годы ее знаменитые интервью с Хомейни, а также полковником Каддафи, шахом Ирана, Генри Киссинджером и другими сделали ее, возможно, самым страшным интервьюером в мире. [127] Эти встречи с властью вблизи, а также ее путешествия по зонам военных действий привели ее к смертельной ярости по поводу многих вещей — и ярость против ислама была среди них.
127
См. Oriana Fallaci, Interviews with History and Conversations with Power, Rizzoli, 2011.
Дочь антифашистов, она выросла в Италии времен Муссолини. Через своего отца Фаллачи участвовала в антифашистской деятельности и в конце жизни вспоминала о поручениях, которые выполняла, будучи девочкой: прятала ручные гранаты в листья салата, чтобы доставить их в штаб оппозиции, бегала за оружием и расклеивала партизанские материалы. [128] Ее страна и ее родной город — Флоренция — были оккупированы в 1943–1944 годах нацистами, и хотя ей тогда было всего несколько лет, Фаллачи, как и ее семья, боролась за возвращение своего города и страны. Когда она говорила о фашизме, она говорила с пользой для себя.
128
См. например, Riccardo Nencini, Oriana Fallaci: I'll Die Standing On My Feet, Edizioni Polistampa, 2008, pp. 18 и 28.
После многолетних бескомпромиссных и жестоких интервью Фаллачи обратилась к беллетризованным рассказам о своей жизни, в том числе к роману (Inshallah), основанному на ее переживаниях во время гражданской войны в Ливане. В 1990-е годы она уединилась, живя над магазином своего издателя в Нью-Йорке и работая над романом о своей семье и детстве. Когда случилось 11 сентября, это разбудило дремлющий литературный вулкан на Манхэттене. В течение двух недель она написала длинное эссе, которое вошло в специальное приложение итальянской газеты Corriere della Sera. Это была характерная для нее бурная, проникновенная, проливная и яростная атака: на людей, обрушивших башни-близнецы, на людей, закрывших глаза на угрозу, на мусульман всего мира, которые праздновали этот акт, и на саму религию ислама. Это была самобытная и страстная постановка. [129]
129
Для обсуждения этой тенденции на более раннем этапе жизни Орианы Фаллачи полезно ознакомиться с содержанием книги «Ориана Фаллачи», написанной ее измученным потенциальным биографом Санто Л. Арико, Southern Illinois University Press, 1998.