Странник века
Шрифт:
Как ты знаешь, кроме Leierkasten, сказал он, мы называем ее Drehorgel (мне это название никогда не нравилось, прошептал шарманщик, я предпочитаю Leierkasten, так я ее всегда называл), ну тогда с чего начнем? хорошо, смотри, например, на итальянском она называется organetto di Barberie (правда же, сказал шарманщик, в этом слове есть юмор? такое праздничное словцо!) и на французском оно звучит похоже, вот так: orgue de Barberie (уж эти мне французы! засмеялся, прислушиваясь к выговору Ханса, шарманщик), на голландском ее называют по-разному: есть название, похожее на то, которое тебе не нравится, не буду его повторять, но есть и другое, очень простое: straatorgen (звучит
Когда Ханс закончил список, шарманщик задумался. Красиво, кивнул он с улыбкой, смазавшей его черты, очень красиво, спасибо, теперь мне намного лучше. Казалось, что от мимолетного облегчения его лицо немного разгладилось. Но почти сразу его снова свело судорогой.
Он уже не кашляет, сказал Ханс, это хорошо? Я бы сказал, ответил доктор Мюллер, что это неизбежно.
Долгими часами шарманщик остекленевшим взглядом смотрел в потолок, а в промежутках между рваным сном стонал. Казалось, ему больно дышать, словно вместо воздуха он втягивает в себя какую-то липкую бурду. Напора его голоса едва хватало на то, чтобы слова пробились сквозь бороду. Трудно было помочь ему сходить по нужде. Вымыть хотя бы половину его тела было уже подвигом. Он весь засалился, волосы слиплись в волокнистую массу, кожу изъели клопы. Он был отвратителен и красив в совершенно особом смысле, он был достоин всяческой любви.
Прихватив на постоялом дворе одеяла и постель, Ханс уже несколько ночей провел в пещере: он решил пробыть здесь до конца. Каждый день приезжал Альваро и привозил им корзинку еды. Однажды Ханс попросил его прихватить томик Новалиса. Мне нужно с ним подискутировать, объяснил он. Когда приятель привез книгу, Ханс встревожился: это был не тот экземпляр, который он оставил на письменном столе и о котором упомянул в своей просьбе, а тот (по крайней мере, так ему показалось), что лежал в сундуке. Альваро нашел ключ от сундука? Задержался ли он, чтобы разглядеть остальное? Что еще он успел увидеть? Ханс посмотрел другу в глаза. Но прочесть в них ничего не смог. Спрашивать он тоже не стал.
Ближе к вечеру Ханс почувствовал, что на фоне пелены мокрого снега веки его слипаются. Немного позже он проснулся в полной темноте от звука ломающейся ветки. Снег уже не падал. Ханс раздул огонь, обернулся к старику и понял природу услышанного звука. Это была не сломанная ветка, это были легкие. Шарманщик стонал с вытянутым от напряжения лицом. Холодный воздух врывался в пещеру, но еле заметно выходил у старика изо рта. Что с тобой? подошел к нему Ханс, что? Ничего, ответил шарманщик, уже ничего, это как будто кто-то другой уходит.
Шарманщик? позвал Ханс, ты здесь? Сам не знаю, ответил тот. Как я испугался, воскликнул Ханс, я подумал, что… Скоро, уже скоро, простонал шарманщик. Послушай, склонился к нему Ханс, я хотел задать тебе один вопрос, вернее, не хотел, а должен, прости меня, но где бы ты хотел быть похоронен? Я? прошептал старик, нигде, спасибо, оставь меня здесь. Как здесь? не понял Ханс, где здесь? Здесь,
Эй, Ханс, эй, прошептал шарманщик, ты спишь? Нет-нет, зевнул Ханс, ты что-то хотел? Ничего, ответил старик, хотел только тебя попросить: когда это произойдет, приберись немного в пещере.
Весь день шарманщик ничего не говорил. Не шевелился на своем ложе. Не стонал. Был неподвижен, но в сознании. Черты его лица казались нарисованными острым углем. На нем читались боль и вялость человека, который не хочет знать того, что знает. Сидя рядом с ним в темноте, Ханс чувствовал, что это ожидание и есть максимальное одиночество и в то же время его главный спутник.
Вдруг шарманщик начал тихо говорить какие-то слова. Ханс смотрел на него в страхе. Утром он предложил привести священника, но старик отказался. Сам не зная, что ему делать, Ханс поцеловал старика в грязную бороду. Спросил, хочет ли он соблюсти какой-нибудь ритуал. Шарманщик разомкнул деревянные губы, взял Ханса за запястье и прошелестел: Это и есть ритуал.
Подошел Франц, лизнул пальцы хозяина. Ханс инстинктивно обернулся ко входу, заведомо зная, что никто не придет: Альваро свою корзинку уже привез, Ламберг на фабрике, о визите доктора Мюллера он не договаривался. Ханса поразила суровая простота этой минуты. Они вдвоем, одни, и больше ничего не будет. Даже великой фразы. Во время болезни у шарманщика было много мудрых слов, но сейчас, перед концом, он молчал. Он лишь смотрел на Ханса, слабо улыбался и не отпускал его руку, как ребенок, собирающийся с духом для прыжка. Не в силах выносить это молчание, Ханс спросил: Хочешь воды? вина? чего тебе хочется? Шарманщик еле заметно качнул головой и сказал: Мне хочется дышать. Потом закрыл глаза, вдохнул, и все.
Ханс продолжал смотреть на него, не веря очевидному. Он пока не плакал. Некоторое время он просидел в позе человека, раздавившего в руке фужер и не решавшегося разжать пальцы. Затем медленно встал, с трудом концентрируясь на каждом движении. Он старался не смотреть на тюфяк, чтобы не потерять голову, пока не выполнит обещанное. Обойдя всю пещеру, он разложил по местам домашнюю утварь, упаковал инструменты, подобрал упавшие мелочи. Когда он подошел к шарманке, ноги его подкосились. Он потоптался на месте и отошел. Затем вернулся и сдернул с нее одеяло. На крышке инструмента лежал придавленный камнем обрывок бумаги. Кривыми каракулями на нем было нацарапано: «Ханс».
Стоя у входа в пещеру, лаял Франц. Ветер набирал силу.
V. Ветер полезен
Дождливая морось подтапливала снежный покров, впервые по-настоящему укутавший Вандернбург. Хлипкая жижа не столько помыла улицы, сколько добавила грязи: почва на дорогах превратилась в кашу, образовав на бордюрах потеки, между брусчаткой плескалась кофейная бурда. Утренний свет разгорался с таким трудом, как будто его тащили наверх чьи-то неуклюжие руки. Печной дым чернил тучи. Сновавшие по улицам тени заметно раздобрели от теплой одежды.
Ханс остановился посреди Рыночной площади. Взгляд его снова скользнул в тот угол, где обычно останавливался шарманщик. Какая неприметная, какая безмерная образовалась там пустота! Ханс попробовал посмотреть на площадь глазами шарманщика, посмотреть так, как только старик умел на нее смотреть. Он нашел ее простой и уродливой. Спрятав руки в карманы и опустив голову, он побрел дальше.
Хотя часть просроченной работы удалось наверстать, его не покидало ощущение, что работать он стал хуже. Запершись в комнате на целый день, он поглощал страницу за страницей, рылся в словарях, добивался прежней производительности, но делал это без всякого интереса. В часы досуга, если не считать встреч с Альваро, занять себя было нечем. Увидеться с Софи не представлялось возможным: господин Готлиб не сводил с нее глаз и запретил ей выходить из дома до самой свадьбы. Она могла позволить себе лишь прогулки с Руди, всегда в экипаже, всегда от двери до двери. У них оставались только письма. Эльза помогала им, хоть и неохотно, но со своей обычной преданностью. Каждый раз, выйдя из дому по какому-нибудь поручению, она оставляла или забирала записку на конторке постоялого двора и сразу же исчезала в конце улицы.