Странные сближения
Шрифт:
Мысли зацепились за эту картину. Нечто подобное приходило на ум недавно, но тогда Пушкин думал о другом, а сейчас -
Кремень, кресало, порох…
Огниво.
Пламя вырвалось из восьмигранного ствола; малиновым огнём полыхнули, догорая, крупицы пороха, разлетевшиеся воронкою от дула. Руку Якушкина подкинуло, пистолет в ней дёрнулся, прогремев. Одновременно с прозвучавшим выстрелом Француз качнулся в сторону, валясь на бок, и покатился по грязи.
К нему кинулись Раевский и Охотников.
Француз лежал на спине в мутной
— Сукин сын! — возмутился Охотников. — Да он же смеётся.
Вытирая слёзы, Пушкин приподнялся.
— Якушкин! — крикнул он. — Якушкин, примите мои извинения!
— Он увернулся, — из глаз Орлова исчезли последние частицы симпатии к Александру. — Иван Дмитриевич, будете стрелять повторно?
— Простите, Якушкин! — Француз встал, отряхивая комки грязи с рук и волос. — Я идиот! Никто из присутствующих здесь не трогал писем!
Иван Дмитриевич подошёл к нему.
— Что вы имеете в виду?
— Якушкин, мы с вами оба гордецы, но идиоты, каких поискать. Вернёмся сейчас же в дом, и я покажу вашего вора.
— Вы испугались? — недоверчиво нахмурился Якушкин. — Право, Пушкин, становитесь на место и продолжим поединок.
— Продолжим вечером, чёрт подери! Если вы убьёте меня теперь — кто распутает вам эту загадку?
Орлов кашлянул.
— Простите, Пушкин, но или вы поэт, ничего не смыслящий в сыскном деле, или шпион, укравший письма Ивана Дмитриевича. На Видока вы никак не похожи.
«Хоть частично сохранил легенду» — подумал Пушкин.
— Почему вы отказываетесь назвать имя здесь? — продолжил Орлов.
— Вы не поверите.
— С вами умом тронуться недолго, — сказал Раевский, пока ехали обратно. — Вы уверены, что в этот раз не ошибётесь?
— Абсолютно.
В тумане зеленела крышами усадьба.
— Ос-спади, барин, да неужто вам в холод купаться вздумалось? — ужаснулся Никита, увидев мокрого Пушкина. Тут же был принесён плед и ром. От пледа Француз отказался, а ром выпил и, переодевшись, двинулся в столовую. Раевские и Давыдовы садились обедать.
— Саша, вы целы! Говорят, вы упали с лошади? — беспокоилась Катерина Николаевна.
Раевский скорчил гримасу, означавшую «соглашайтесь!»
Пришлось на ходу выдумать историю с нелепым падением во время дружеской прогулки к реке. Даже немного повеселил дам.
— …Трудные времена, — рассказывал Василий Львович. — С виду-то мы держимся, а как приглядишься — долги на долгах, ну. Заложил восемьдесят душ, думаю, на сколько хватит?
Николя печально жевал жареного гуся. Напротив него смирно сидела, поклёвывая свою порцию, маленькая Адель.
— Позволь, я сяду на твоё место? Можешь занять моё, — Пушкин спихнул Николя со стула.
— Ты чего?
— Не всё же тебе одному любоваться нашей Аделей Александровной.
Салфетки всколыхнулись от пробежавших над столом смешков. Адель покраснела и стала
Пушкин неотрывно глядел на Адель.
Десятилетняя девочка, как и её мать, была маленького росточка, темноглазая и темноволосая, подвижная, но лишённая шарма Аглаи. Лицо Адели было правильным, округлым, носик в меру мал, глаза в меру велики, — такими были все девочки и становились все барышни. На юной Давыдовой не задерживался глаз; хотелось отвернуться и поболтать с Катериной Николаевной. Та горячо, по-мужски, спорила с Василием Львовичем о фольклоре, но отвлекаться на разговор было нельзя.
Адель всё чаще поднимала на Пушкина глаза, ловила его взгляд и опускала голову в смятении.
— Пушкин, что вы делаете? — толкнул в бок Якушкин. — Бедная девочка не может есть из-за вас.
Александр, не отрывая глаз от Адели, наклонился к Якушкину и прошептал довольно громко:
— Она знает, отчего я на неё смотрю.
Детский слух острее нашего, в особенности, когда подстёгнут страхом. Адель сжалась на стуле, не зная, куда скрыться.
— Что за комедию вы разыгрываете весь день?
— C'est une trag'edie, — сказал Пушкин. — Помните, я говорил утром, имея в виду вашу вину, что всё грустно и гнусно? Так вот, всё ещё гнуснее.
К концу застолья Адель уже едва не плакала, а на Пушкина неодобрительно поглядывали со всех сторон.
— Александр Сергеич, ну, — Василий Львович поднялся из-за стола. — Обед окончен, перестаньте глазеть на мою племянницу.
— А? — удивился Александр Львович, ничего прежде не замечавший. — А вы на неё смотрели? Что в этом такого?
— Адель Александровна, — Пушкин шутливо поклонился. — Умоляю, не покидайте нас. Сыграйте нам что-нибудь.
Обитатели усадьбы расползались по комнатам.
— Я сейчас не могу, — выдавила Адель.
— Да что ты, — Александр Львович потрепал её по тёмной головке, — не стесняйся, порадуй Александра Сергеича. Он знаешь, кто? Он — поэт!
Пушкин подвёл дрожащую Адель к роялю и, помогая усесться, тихо произнёс:
— Мне известен ваш секрет, mademoiselle.
Адель затрепетала.
— Сыграй им, что умеешь, — Александр Львович зевнул. Его разморила трапеза. — Я вас, дорогие мои, пока что покину, сосну часок…
Остались Орлов, Охотников, Якушкин, Раевский, Пушкин и Адель.
— Сыграйте, — попросил Пушкин. — Не бойтесь нас. Играйте, будто вы одни.
Адель, сбиваясь, заиграла серенаду G-dur Моцарта.
— Детские пальцы слабы, — сказал Александр. В голосе его что-то натянулось, точно он готовился объявить новость первостепенной важности и откладывал главные слова для большего эффекта. — А пальцы девочки ещё и никогда не держали огнива. Неудивительно, что оно вылетело из рук.
— Вы определённо сошли с ума, — Якушкин приблизился к Адели и оперся на рояль. — Спасибо, милая. Можешь больше не играть, мы останемся тут одни.