Странные сближения
Шрифт:
— Не представляю, как она пожар-то устроила, — развёл руками Николай Николаевич. — Она и не выходила от нас никуда.
— Заранее свечку поставила, — сказал А.Р. — Наклонила к открытому ларцу и оставила гореть.
Решив, что время для трезвой оценки ситуации ещё не пришло, Пушкин опустил голову на подушку и крепко зажмурился.
— Покой-покой, — Василий Львович принялся выталкивать людей из комнаты. — Ему сейчас нужно полежать в тишине, ну.
Кто-то остался кроме Пушкина и Никиты, но не было сил повернуть голову и посмотреть.
— Саша,
— Угу.
Никита со вздохом поднялся и вышел. Он знал, что барин не любит, когда кто-то слышит его разговор с женщиной.
— Простите, что спрашиваю, но… Это ведь мало похоже на правду. Фройлен Венцке — вымогательница? Это, право, очень трудно вообразить. И этот ужасный взрыв. Саша, как всё было на самом деле?
— Я не знал, что она вымогательница, — Пушкин дотянулся до миски со льдом, обмакнул в неё руку и приложил холодные пальцы к лицу. — Письмо нашли уже после… Я при этом не присутствовал.
— А могу я спросить, как вы догадались, что это она? — требовательно смотрела Катерина.
Александр повернулся на бок и печально посмотрел на Раевскую.
— Я не смогу ответить на ваш вопрос. Простите, Катя. Могу лишь поклясться, что за этим секретом нет злого умысла.
Глаза Катерина Николаевны потемнели.
— Не хотите говорить? Считаете меня недостойной? — она вгляделась в лицо Александра. — А, понимаю. Вы связаны словом. Я верно угадала?
— Да, — восхищённо глядя на девушку, ответил Александр.
— Не буду вас пытать, — Катерина Николаевна погладила Пушкина по руке. — Пожалуйста, если вдруг что-то изменится, и вы сможете рассказать — расскажите. Безумно любопытно. Выздоравливайте.
— Непременно.
Когда закончу поэму, подумал Александр, обязательно нужно влюбиться в Катерину Раевскую.
Она ушла, и Никита привёл А.Р.
— У вас явно есть вопросы, — Раевский сел на край постели. — Выкладывайте.
— Что за странная сказка с этой запиской? Я был уверен, что немка работала на Зюдена.
— Убедительная сказка, — обиделся Раевский. — Записку я сам написал, ориентируясь на почерк из пометок на полях книг. Фройлен Венцке у нас просвещённою женщиной была, пока не… — он резко разжал кулак, показывая взрыв. — Кстати, я нашёл у неё дубликаты ключей от всех комнат кроме, разве что, гостиной и вашей биллиардной.
— Вы не говорили, что умеете копировать манеру письма.
— Случай не представился. Будь у меня больше времени, написал бы искуснее, но и так все поверили. А теперь признавайтесь, есть ли у вас соображения.
— Издеваетесь? — слабым голосом произнёс Пушкин. — Раевский, меня чуть не разорвало вместе с горничной. У меня есть соображения, как поправить душевное здоровье. Уеду отсюда к чёрту… вернусь в Крым, например… а там…
Раевский терпеливо выслушал планы Пушкина на оздоровительные ванны, прогулки под оливами и «никаких шпионов, никаких взрывов, только стихи и б…и изредка!» и, убедившись, что продолжения не будет, повторил вопрос.
Александр помолчал и сказал:
—
— Совершенно с вами согласен, — Раевский поправил очки. — Зюден интересовался письмами с какой-то важной целью. Ему важно узнать нечто о «Союзе благоденствия».
— Je pense, que Зюден уже состоит в «Союзе», иначе откуда бы он узнал о приезде Якушкина? А он знал заранее и успел подготовить немку.
— Тогда зачем ему письма?
— Планы. Он хочет знать, что замышляется в верхах клуба. Зюден ведь не руководит, скорее подбрасывает идеи как бы невзначай. Ergo, он снова опережает нас. Нам и не снились подробности, известные ему.
— Письма могли быть во взорвавшемся сундучке.
— Да вряд ли, Александр… Вы бы стали хранить такую добычу у себя? Венцке передала их в тот же день, и мы уже не знаем, кому и как.
Заглянул Охотников.
— Александр Сергеевич, — хмуро сказал он. — Про Аглаю забыли.
— Господи! — Пушкин подскочил на постели. — Аглая всё ещё под арестом.
Комната Аглаи. Тройное зеркало трюмо затянуто паутиной, клавесин прогнил, сквозь дыры в комодах проглядывают скелеты уланских, драгунских и прочих офицеров.
Аглая сидит на грубо отёсанной дощатой скамье. Руки её в цепях.
Аглая. (поёт)
Что ты воешь, буйный ветер? — Люли-люли, c'est la vis [11] . Как мне жить на белом свете, Горемычной, без любви? Что за жизнь в России этой? — Люли-лю, com a la ger [12] . Так и сгину, знать, со свету, Не мила мне жизнь теперь. Там Париж, а здесь глубинка, Не поделать ничего. Ой калинка ты, малинка, Люли-люли, com il faut…11
Это жизнь
12
Как на войне
В дверь робко стучат. Аглая замолкает, сморкается в огромный кружевной платок и, гремя цепями, встаёт.
Аглая. (с надрывом) Войдите!
Входят Якушкин, Пушкин и Раевский. Они падают на колени перед Аглаей и посыпают голову прахом давно истлевших в шкафах офицеров.
Раевский. (бьётся лбом о кандалы Аглаи) Madam Давыдова, мы совершили чудовищную ошибку. Примите наши извинения.
Якушкин. Аглая, милая, просите меня, если сможете. Вы — сокровище! Если я могу чем-то искупить свою вину пред вами…