Странствующий
Шрифт:
После отпуста вышел на порог старец и с улыбкой склонился ко мне. Благословлял, а от рук его и бороды приятно так пахло, и словно свет исходил. На лицо его и глаза я уж и смотреть боялся.
3/4 Что за хор служил вам, отче? 3/4 спросил. 3/4 И куда они подевались?
3/4 Что ты, чадо мое милое, нет никакого хора. Разве ты не видишь 3/4
3/4 А кто же так красиво пел?
3/4 Ангелы Божии, дитя мое. Когда мы чего-то не можем сами, ангелы нам всегда помогают в служении.
… Однако на звоннице дают бой к молитве: время становиться на часы. Все как один, оставляем работу и направляемся в каливу. Вычитываем часы по четкам. Делаем по глотку святой воды. И я собираюсь выходить на работу. Но старец останавливает меня за рукав, извиняющимся тоном просит помочь ему. Каково мне, молодому послушнику, слышать эти смиренные слова человека, путь которого похож на жития святых? Какое счастье помочь тому, к которому съезжаются со всего света жаждущие истины и его святых молитв.
Он приводит меня в свою келью, и я со страхом впервые вхожу под святые своды. В углу на полках и на столе десятка два обычных икон. Здесь грубая кладка из необтесанного камня. Маленькие окошки. По углам, там и тут, паутина. На полу замечаю каменную плиту с двумя ямками, протертыми коленями. Это место постоянной молитвы старца. В задней стене маленькая дверка 3/4 это, наверное, вход в его подземную церковь. Сказывают, старец сам ее выкопал в скале много лет назад, когда один здесь спасался.
Он также смиренно, как равного, просит меня помочь снять подрясник и протереть ему спину. Под ветхой ряской, выцветшей на солнце до серого цвета, исподняя рубашка, мокрая, в красных пятнах от клопов. Осторожно помогаю снять эту ветхую тряпицу, готовую порваться у меня в руках, кладу на лавку. Беру тряпку, смачиваю в тазике с водой и подхожу к обнаженной спине. Сквозь кожу проступают все позвонки и ребра. Но что это? Кожа на спине изрыта огромными оспинами, размером с блюдце. Спрашиваю, что за болезнь оставляет такие рубцы.
3/4 Это мирская грязь из меня выходила, чадо. Когда я молодым пришел в монастырь, то узнал, что монахам не должно мыть тела. Вот мыться и перестал. Работа была тяжелая: мы строили тогда эту каливу. Камни, глину, бревна на себе носили от самого моря. Недели через две пошли у меня по всему телу волдыри. Внимания на них не обращал. Работаю и работаю. Потом волдыри стали расти и лопаться. От гноя рубашка вся мокрая была. А я внимания не обращаю. Мне не до этого: послушание, работа. Ночью сменю рубашку и снова работаю. Так за месяц из меня вся грязь мирская из тела и вышла. А раны затянулись и зажили. С тех пор в теле мир поселился. Но это так, малое дело.
Старец медленно надевает сухую рубашку. Садится на стул и после недолгого молчания говорит:
3/4 Что тело? С душой проблем у нас побольше. Вот когда на пятом году монашества мне Господь брань блудную попустил 3/4 вот это, дитя мое, страшно было. До прихода на Святую гору, веришь ли, женского
3/4 Отче, я такого не выдержу, 3/4 вздыхаю сокрушенно.
3/4 Не волнуйся, Господь не даст тебе искушений сверх сил. У тебя, дитятко, другая брань будет, помягче, но тоже несладкая: уныние. Так ты уж знай, чем его бороть: акафистами, послушанием, терпением. Словом, смиренной радостью. А как полюбишь Господа всем сердцем, как научишься всему, что Он дает тебе, радоваться и благодарить Его за милость 3/4 так и отступит враг. И никогда ничего не бойся 3/4 Господь всегда рядом, Он тебя врагу не отдаст. Я молил Пантократора и Панагию о тебе. Все будет хорошо. Правнуки Моисея Мурина
Утром получаем от батюшки послушание.
3/4 В «пещеру братьев-разбойничков» поселились новенькие. Они еще не привыкли к скитским порядкам. Их нужно немного присмирить. Дозволительно даже по обстановке применить «мануальную терапию», 3/4 улыбается он, разглядывая мои избитые костяшки кулаков бывшего боксера.
3/4 Благословите, 3/4 вздыхаю.
Идем по улице. Навстречу Глафира. Вопрошает:
3/4 Камо грядеши, братья?
3/4 В «пещеру».
3/4 Вы что, с ума сошли? Не ходите 3/4 побьют.
3/4 Значит, побьют…
3/4 А что толку?
3/4 Не наше дело. Если старец послал, значит толк будет.
Только Глафира отходит, как перед нами вырастает объемная фигура отца Георгия.
3/4 Вы же интеллигентные люди. Как можно с этим «на-дне-горького» дело иметь?
3/4 Они люди.
3/4 Какие люди! У них ручонки по самые локти… Опомнитесь! Это же сброд.
3/4 А я еще хуже, 3/4 ставлю себе диагноз.
3/4 Я тоже, 3/4 отзывается Валерий.
3/4 Ну, идите, коли так. И не таких они били. Смиряйтесь…
Третьей к нам приступает мать Рахиль. Она как призрак отделяется от тени дома, бесшумно вспархивает на дорогу, с трудом поднимает от земли оленьи глаза, полные слез.
3/4 Это дети, 3/4 шепчет она умоляюще. 3/4 Изуродованные, больные, всеми брошенные 3/4 но дети Божьи. Будьте с ними поласковей, пожалуйста. Прошу вас.
3/4 Мы постараемся, мать Рахиль. Благословите.
Входим в одну из келий скита 3/4 а попадаем будто в камеру Бутырки. Двухъярусные нары с развешанным между ними грязным тряпьем, длинный стол, за которым по-свойски играют в карты; сквернословие, блатной жаргон, табачный дым, черный чифирь в стеклянной банке. На обнаженных плечах и пальцах синие наколки с русалками и могильными крестами. Надо же! И на воле, и в скиту рядом со святынями, а все как в зоне устроили. По привычке.