Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Когда я была без сознания, — осторожно начала она, — то видела сон. Видимо, я оказалась между жизнью и смертью и попала в место у фонтана. Там я встретила твоего отца.
— Портоса? — Леон дёрнулся и резко повернулся к ней. — Он говорил с тобой? Что он сказал?
— Что благодарен мне за спасение его сына и дочери, — ответила Эжени. — Что мы с тобой два сапога пара, мы одинаково упрямы, и ты должен жениться на мне. Что они там, в ином мире, иногда пробуждаются от вечного сна и смотрят на своих потомков. Что у меня родится девочка, поэтому твои планы назвать сына Исааком отменяются.
— Как ты узнала? — Леон с изумлением
— Я тебя слишком хорошо знаю, — печально сказала она. — Ты любишь отца гораздо больше, чем он того заслуживает. Именно это я ему и сказала. Вообще, признаюсь честно, говорила больше я, чем Портос. Я высказала ему все упрёки, какие у меня накопились — за то, что ему было наплевать на сына и любовницу, за то, что он был ужасным отцом!
— Ты встретилась с духом моего отца, чтобы наговорить ему гадостей? — Леон, похоже, не знал, смеяться ему или плакать. — И что он ответил?
— К его чести, должна сказать, что он принял все упрёки. И кажется, он и правда раскаивается в содеянном.
— Ты невозможна, — бывший капитан потряс головой. — Заглянуть на тот свет только затем, чтобы отругать моего отца, подумать только!
— Он это заслужил, — горячо возразила Эжени, — а я не хотела на тот свет и оказалась там случайно! Впрочем, могу тебя успокоить: Портоса не так-то просто обидеть. Он не злится на меня и обещал навестить вас во сне, тебя и Анжелику. Так что ты, скорее всего, ещё увидишься с ним.
— Надеюсь, — Леон привалился спиной к кровати, лишившись последних сил. — Боже, на меня за сегодняшний день свалилось больше событий, чем за предыдущий месяц! Мне надо передохнуть.
— Можешь лечь рядом со мной, — Эжени гостеприимно подвинулась и откинула одеяло, но Леон помотал головой и с трудом поднялся на ноги.
— Нет уж, ты лучше лежи и набирайся сил, а я пойду к себе, — он добрался до двери спальни, открыл её и, пошатываясь, исчез в темноте коридора, а Эжени откинулась на подушку и закрыла глаза, чувствуя, как вокруг неё меркнет золотистое сияние, и она погружается в спасительную блаженную тьму.
***
Шесть лет спустя
Эта весна выдалась в Бретани необычайно тёплой, и всё живое пошло в рост очень рано. В конце апреля деревья уже были окутаны нежной зелёной дымкой молодой листвы, из-под земли с необыкновенным упорством пробивались цветы, птицы соперничали друг с другом, издавая звонкие трели, солнце пригревало по-особому тепло, и Эжени дю Валлон млела под его лучами, сидя возле окна. Она зашивала платье дочери — К'oра разорвала его во время своего очередного приключения где-то на чердаке или в сарае, и теперь Эжени трудилась, заштопывая бок тёмно-синего наряда, но мысли её витали далеко. Лучи солнца ласкали её, как пальцы возлюбленного, и она позволила себе расслабиться, опустить шитьё и закрыть глаза, представляя, что это Леон гладит её по щеке и шее, прижимается губами, скользит ниже, в вырез платья…
Издалека послышался стук копыт, и Эжени встрепенулась, отогнала непристойную фантазию и выглянула в окно, чтобы убедиться, что слух её не обманывает. На дороге виднелась фигура всадника в развевающемся чёрном плаще, направлявшегося к замку, и Эжени вздохнула с облегчением — несмотря на то, что пути в её краях были безопасны, а нечисти в последнее время стало значительно меньше, она всегда переживала, когда Леон покидал её, пускай даже ненадолго,
За прошедшие шесть лет многое изменилось. Эжени вышла замуж за Леона дю Валлона — свадьбу сыграли на следующей неделе после Рауля и Анжелики. Жаклин д’Эрбле на исходе зимы родила сына — славного крепкого мальчишку, которого они с Анри назвали Шарль-Рене, объединив имена своих отцов. Юный д’Эрбле пошёл больше в деда по линии матери, чем по линии отца — такой же неугомонный и неукротимый, как маршал Франции д’Артаньян, он взял шпагу в руки едва ли не раньше, чем научился ходить, а через несколько лет уже не давал покоя никому в доме, носясь по коридорам, размахивая шпагой и выкрикивая одному ему понятный боевой клич. Светловолосый и кареглазый, мальчишка унаследовал красоту обоих родителей, ловкость Жаклин и музыкальный талант Анри, так что сын Арамиса часто замечал, что Шарль-Рене разобьёт немало девичьих сердец, когда вырастет, а Жаклин добавляла, что он проткнёт шпагой не меньше мужских.
Эжени родила спустя месяц после Жаклин, в марте, и позднее радовалась только одному — что она тогда была в Бретани, а Леон в Париже, и он не смог сразу приехать к ней, не увидел её, страдающую на родильном ложе, истекающую кровью, мокрую от пота, стонущую сквозь зубы молитвы и выкрикивающую ругательства. Хорошего лекаря здесь найти было почти невозможно, и Эжени, почувствовав приближение родов, послала за Жанной Буле. Старая травница была единственной, кто остался возле её постели — Бомани и Сюзанну хозяйка отослала прочь, несмотря на их возражения. Её беременность долгое время была незаметна — живот почти не рос, и Эжени благодаря чуть более свободным платьям и некоторым женским хитростям оставалась столь же стройной, как и раньше. Зато в последние месяцы она почти не могла ходить — собственный живот казался ей чудовищно огромным, она стала ужасно неповоротливой, почти не могла есть, страдая от рвоты, и считала дни, ожидая родов, как избавления от тяжкой ноши.
Ни одно избавление не бывает без боли, но такой боли Эжени не испытывала никогда в жизни — даже когда сошлась в бою с Корнелией де Пуиссон и лишилась магии. Она была твёрдо уверена, что уже не встанет с окровавленной постели, и мысленно то просила прощения у Леона за то, что покинула его так рано и таким нелепым способом, то радовалась своей предусмотрительности — за несколько дней до родов она привела в порядок дела в поместье, написала завещание, оставив замок и всё имущество в нём Леону, и готова была отправиться в мир иной — он уже не пугал её после многочисленных встреч с призраками и разговора с Портосом возле фонтана.
Но этот мир был не готов отпустить Эжени. Сама не зная как, она пережила невыносимую боль и вскоре с удивлением смотрела на заходящееся в крике дитя, которое показывала ей улыбающаяся Жанна Буле. Родилась, как и предсказывал Портос, девочка, вполне крепкая и здоровая, смотревшая на мир ясными голубыми глазами, удивительно серьёзными для столь маленького существа. Все младенцы, которых Эжени видела до этого, были сморщенными, красными, пищащими и походили не то на обезьянок, не то на гномов, но её дочь показалась ей даже красивой.