Страшные сказки Бретани

Елисеева Елена

— Какая опасность может скрываться в лесу? Разбойники? Контрабандисты? — насторожился Леон.

— Возможно, — уклончиво ответила Эжени. — Как бы то ни было, я очень надеюсь на вашу помощь, потому что заниматься расследованием в одиночку — занятие небезопасное.

Леон не смог сдержать усмешку при слове «расследование», но девушка не обратила на это внимания.

— Располагайтесь, Сюзанна вас проводит, — Эжени подошла к дверям, распахнула их, и к ней тотчас кинулась служанка — она появилась так быстро, что у Леона возникло подозрение, не подслушивала ли она их разговор.

— Сюзанна, отведи

господина Лебренна в бывшую комнату отца, — велела она. Белокурая Сюзанна кивнула и заспешила вперёд, оглядываясь через плечо на Леона. Он зашагал за ней, но на пороге застыл и обернулся, чтобы ещё раз увидеть свою новую хозяйку. Вот только позади уже никого не было, словно Эжени де Сен-Мартен сама была призраком и растаяла, превратилась в безликую тень.

Глава II. Этюд в трёх цветах

Расторопная Сюзанна провела Леона почти через весь замок, и бывший капитан, а ныне стражник мадемуазель де Сен-Мартен, следовавший за семенившей впереди служанкой, успел немного оглядеться. Комнаты, сквозь которые они проходили, были такими же мрачными, как и гостиная, но мебель, как отметил Леон, в них стояла дорогая, хорошей работы, брошенные кое-где на пол ковры выглядели хоть и потёртыми, но недешёвыми. Очевидно, раньше у хозяев водились деньги и была возможность обставить дом по своему вкусу.

Леон поднялся вслед за Сюзанной на третий этаж, где девушка остановилась и указала на дверь комнаты.

— Располагайтесь, господин Лебренн.

— Благодарю, — он кивнул ей и вошёл внутрь. Комната, где ранее обитал отец Эжени, оказалась меньше, чем ожидал Леон, в ней было одно-единственное узкое окно, которое в такой пасмурный день почти не пропускало света. Обстановка была не то что бедной, скорее спартанской — очевидно, шевалье де Сен-Мартен не любил излишеств. Леону, впрочем, это было только на руку. Отбросив в сторону шпагу, плащ и перчатки, он опустился на кровать и подумал, что впервые за много дней наконец-то сможет выспаться.

Он действительно отдохнул за время краткого дневного сна и к вечеру даже почувствовал давно забытое ощущение бодрости. Ужинал он в одиночестве, если, конечно, не считать Сюзанну, которая то появлялась, то исчезала, подавала блюда, подливала вино, и по всему было видно, что она невероятно довольна появлением нового человека в замке. На вопрос об Эжени служанка ответила, что хозяйка ужинает у себя в комнате, и что такое случается довольно часто. Леон не стал вникать в подробности, воздал должное густому супу, запечённой рыбе, острому сыру и довольно неплохому вину, после чего поспешил покинуть столовую.

Причина такой спешки отчасти крылась в Сюзанне, которая беспрестанно улыбалась ему и без конца повторяла «господин Лебренн». Несмотря на то, что Леон прожил с этой фамилией большую часть своей жизни, теперь она казалась ему совершенно чужой, и каждое упоминание её резало, как острый нож, как ранее его резали бестактные вопросы Жаклин и Анжелики о его имени. «Если вам не нравится ваше имя, смените его…». Нечего сказать, хорошенькую шутку придумала Анжелика! Удивительно, что она не предложила капитану королевских гвардейцев уйти в монахи — наглости или же простодушия у неё вполне бы хватило.

Леон носил фамилию дю

Валлон около месяца, но уже успел свыкнуться с ней, и вновь лишаться её было так же больно, как отдирать присохший к ране бинт. Он уже почти попросил Сюзанну называть его просто по имени, но опомнился: такая хорошенькая и кокетливая девушка наверняка примет это предложение за заигрывание. Служанка, конечно, была и впрямь хороша собой, но Леон твёрдо пообещал себе не позволять никаких связей с ней или с какой-нибудь другой девушкой из деревни, когда он познакомится с ними поближе: ни случайного поцелуя в углу, ни чего-то большего. Во-первых, он был уверен, что это не понравится Эжени; во-вторых, ему не хотелось разрушать своё мрачное одиночество пустыми любовными утехами; в-третьих, если уж говорить именно про Сюзанну, она неуловимо напоминала ему сестру. Такая же наивная и смешливая, с золотистыми локонами и ясными глазами, не теряющая присутствия духа даже в этом сумрачном месте… Нет, совершенно невозможно было представить её своей любовницей!

После ужина Леон навестил на конюшне свою вороную кобылу — та была вычищена, накормлена и, судя по всему, вполне довольна жизнью. Она встретила хозяина ласковым фырканьем — он потрепал её по морде, думая, что неведомый Бомани, кто бы он ни был, своё дело знает. Затем Леон постоял немного, вдыхая свежий ночной воздух и глядя в сторону леса. Уже стемнело, тёмно-синее небо почти сливалось с чернотой деревьев вдалеке, и ни звёзды, ни луна не освещали эту картину. Если в лесу и жили разбойники либо некие волшебные существа, разглядеть следы их присутствия не было ни малейшей возможности.

Вернувшись в дом, Леон затворил за собой двери и только сейчас заметил, что над ними прибито что-то странное. Любопытство заставило его сходить за свечой, зажечь её и вернуться, чтобы осветить предмет над дверью. Это было не распятие, как можно было ожидать, и не подкова, а фигурка, вырезанная из дерева и изображавшая не то божка, не то демона. При её виде Леон почему-то вспомнил Вакха с всклокоченными волосами, скалившегося на него с эфеса его собственной шпаги.

— Это чтобы прогнать злых духов, — послышался сзади низкий голос.

Леон резко развернулся, по привычке потянувшись к поясу, хотя шпага оставалась у него в комнате — он посчитал глупым и невежливым ходить по чужому дому с оружием. На миг ему показалось, что голос бесплотен и исходит из самой тьмы, но потом в тени обрисовались очертания высокой фигуры, блеснули белки глаз и белые зубы, и стало понятно, что с Леоном говорит человек — человек, кожа которого чернотой почти не отличалась от черноты ночи.

— Это, — негр кивком указал на фигурку над дверью, — чтобы никакое зло не зашло в этот дом. Ни злой дух, ни злой человек.

— Ты Бомани? — придя в себя после недолгого замешательства, спросил Леон, злясь за свой внезапный испуг. И почему Сюзанна не сказала ему, что их конюх — чёрный!

— Да, это я, — Бомани не прибавил ни «сударь», ни «господин Лебренн» и не сделал даже попытки поклониться. Вблизи было видно, что он уже немолод — кожу изрезали морщины, глубокие, как трещины на коре старого дерева, короткие курчавые волосы были словно присыпаны снегом, но чёрные глаза оставались живыми и яркими, и нельзя сказать, что они смотрели на Леона дружелюбно.