Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Ты хорошо говоришь по-французски, — помедлив, произнёс сын Портоса, опуская руку со свечой. При этом он вспомнил Мамбо, старого слугу своего отца, тоже негра, который, по рассказам Анжелики, упорно называл своего хозяина «хозяйкой».
— Я уже долго живу здесь, — Бомани чуть склонил голову.
— «Здесь» — во Франции? Или в этом доме?
— Во Франции. И в этом доме, — он ронял слова тяжело и неспешно, словно камни, и это разозлило Леона, но он заставил себя успокоиться. В конце концов, если этот старик уже давно служит хозяевам и по-настоящему предан им, нет ничего удивительного в том, что он настороженно отнёсся к чужаку.
— Я здесь затем же, зачем и ты, —
— Это хорошо, — Бомани медленно кивнул. — Я уже стар, и мне трудно их защищать. Хотя госпожа Эжени и сама может постоять за себя, — на этих словах Леон, вспомнив хрупкую печальную девушку, с которой он разговаривал в гостиной, не смог сдержать скептичной усмешки. Бомани, должно быть, не видел женщин, которые и вправду могут постоять за себя — Жаклин д’Артаньян, Анжелику дю Валлон, Луизу де Круаль… При мысли о последней у Леона кольнуло сердце, и он перестал улыбаться.
— А Сюзанну надо защищать, она ведь такая… Как бабочка, которая летит на огонь, — с глубокой грустью продолжил Бомани, и Леон снова усмехнулся, на этот раз поразившись красоте описания.
— А то, что у вас в краях водятся привидения, оборотни и прочая нечисть — правда?
— Правда, — черты лица старика снова стали жёсткими. — Только вы не верите. Никто сначала не верит. А потом уже бывает слишком поздно…
— Бомани, хватит пугать господина Лебренна страшными сказками! — с лестницы сбежала Сюзанна с подсвечником в руке, в своём лёгком голубом платье и впрямь похожая на бабочку.
— Я не боюсь, — немедленно возмутился Леон, а негр только покачал головой.
— Когда меня спрашивают, я говорю правду, всегда только правду.
— А вы верите во все эти истории? — бывший капитан повернулся к Сюзанне и тут же пожалел об этом. Кажется, она всё-таки решила, что он с ней заигрывает — засверкала глазами и рассмеялась.
— Конечно, верю! Я верю и в духов, что расхаживают по лесу, и в огоньки на болоте, что ведут в самую топь, и в волка, что каждое полнолуние воет на луну, и в кровопийц, что сосут кровь у спящих! Но я никогда не выхожу из дома ночью, а ещё у меня есть крест, он меня защитит! — она продемонстрировала блестящий маленький крестик, висящий на её шее.
— Нехорошо смеяться над таким, — Бомани покачал головой, укоризненно глядя на девушку, но та продолжала хохотать и сверкать глазами.
— А теперь у нас есть вы, господин Лебренн, вы нас всех защитите!
— Сюзанна, — это негромкое слово эхом разнеслось по замку. Наверху лестницы стояла Эжени де Сен-Мартен, тоже с подсвечником, и от неровного золотистого света её лицо казалось ещё бледнее.
— Да, госпожа, — служанка повернулась к ней, не переставая улыбаться. Леон быстро перевёл взгляд с неё на Бомани — тот глядел на хозяйку такими же грустными и полными тоски глазами, с какими говорил о Сюзанне. «Конечно, по одному взгляду трудно судить, но кажется, слуги любят свою госпожу», — подумал Леон.
— Ночь близко. Даже если ты не веришь в призраков, это не повод не запирать двери и окна, — без улыбки произнесла Эжени.
— Иду, госпожа! — Сюзанна быстро присела и метнулась прочь. С Бомани хозяйка просто обменялась взглядами, тот слегка поклонился и растворился в темноте, из которой так неожиданно появился. Эжени посмотрела на Леона, и её взгляд стал сочувствующим.
— Вы, должно быть, устали с дороги, господин Лебренн. Лучше вам отправиться спать.
Спорить не имело смысла, поэтому он коротко, по-военному, кивнул и зашагал по лестнице. Уже на самом верху он обернулся, но Эжени, как и в прошлый раз, исчезла, не издав ни малейшего звука.
***
Следующие
Трое остальных жителей дома казались ему воплощением трёх цветов, безраздельно властвовавших в замке — серого, белого и чёрного. Серым была Эжени с её серыми глазами, неизменной любовью к серым платьям (а может, других в её гардеробе просто не имелось?) и серым конём. Чёрным был Бомани, который, словно желая подчеркнуть свой необычный цвет кожи, одевался почти всегда в чёрное, цвета воронова крыла, или, реже, в тёмно-коричневое. И белым, конечно же, была Сюзанна, с её светлыми волосами, светлой кожей и ровными белыми зубками, хотя платья она носила не белые, а голубые, розовые или зелёные, и они были яркой вспышкой цвета посреди общей бесцветности замка.
Леон не знал, какой цвет определяет он сам. Любимым его цветом был красный — с самого детства, ещё до того, как он вступил в ряды королевских гвардейцев и надел красный плащ. Но теперь вспышки красного остались лишь в пере на шляпе и подкладке его плаща, остальная же одежда была преимущественной чёрной, за исключением белых рубашек. «Осталось только разжиться чем-нибудь серым, и я окончательно стану одной из теней этого замка», — мрачно шутил он в своих мыслях.
Впрочем, несмотря на сумрачность дома и пугающие слухи о лесе, находящемся неподалёку, его обитатели не были такими уж угрюмыми и нелюдимыми, как могло показаться вначале. Улыбка Сюзанны, поначалу показавшаяся Леону несколько искусственной, на деле оказалась совершенно искренней, и вообще, как выяснилось, девушка не умела подолгу грустить, часто смеялась и озаряла замок, как солнечный лучик. Как Леон понял из скупых обмолвок Бомани, у служанки имелось несколько поклонников в деревне, но она пока что кружила им головы и в целом не собиралась выходить замуж. Нежные взгляды, бросаемые Сюзанной на Леона, оказались, к его огромному облегчению, привычкой кокетничать с любым хоть сколько-нибудь привлекательным мужчиной, а не желанием завлечь его в свои сети. К тому же, семья её была очень бедна, и Сюзанна, не надеясь только на свою красоту, хотела скопить денег, чтобы найти себе достойного жениха.
Бомани, как по секрету поведала Сюзанна, успел в дни своей юности побывать в рабстве, откуда его выкупил шевалье де Сен-Мартен. Именно поэтому негр был безраздельно предан своему хозяину, его супруге и их дочери. Сюзанна, появившаяся в замке намного позже Бомани, тоже попала под его покровительство — он любил её за добрый нрав, за то, что она не смеялась над его видом, как делали многие другие служанки до неё. В сущности, он относился к Эжени и Сюзанне с отеческой заботой, и этим объяснялась его настороженность по отношению к Леону. Поняв, что гость не угрожает благополучию семьи и не собирается соблазнять ни одну из девушек, старик немного смягчился.