Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Вы так красивы! — он попытался вернуть эту улыбку на её уста, но Эжени, похоже, не поверила в искренность его слов или же думала уже совсем о другом.
— Нельзя, чтобы в замке узнали об этом, — сказала она, забирая волосы наверх своей неизменной заколкой с совой. — Ни Бомани, ни Сюзанна. В деревне, конечно, давно уже ходят слухи о нас, но я не хочу, чтобы эти слухи подтвердились. Если мы… если вы согласитесь и дальше состоять со мной в любовной связи, нам придётся всё держать в секрете.
— Я могу жениться на вас, — немедленно предложил Леон. Эжени грустно взглянула на него.
— Не самая удачная шутка.
— Это не шутка! — возмутился
— Нет, — она совсем погрустнела и покачала головой. — Не поймите меня неправильно, Леон, вы прекрасный спутник, защитник и советчик, а теперь, как выяснилось, прекрасный любовник, но откуда мне знать, каким мужем вы будете? Я пока что ещё не готова рисковать своей свободой… даже ради вас.
— До сих пор я подчинялся вам, а не вы мне, — ответил он. — Почему вы думаете, что после свадьбы что-то изменится?
— Потому что брак меняет человека и не всегда в лучшую сторону. И потом, всё равно пойдут слухи, что вы женились на мне ради денег и замка.
— Но вы же знаете, что это не так! Я бы мог стать бароном дю Валлоном, если бы захотел. Возможно, ещё не поздно вернуть себе титул и хотя бы часть отцовских владений…
— И тогда будут говорить, что это я вышла за вас ради замка и титула, — покачала головой Эжени.
— Пусть только попробуют! — вспыхнул Леон.
— Вы готовы так яростно защищать меня от любой опасности! — она посмотрела на него с нежностью. — Где же вы раньше были, господин капитан?
— В Париже, — буркнул он, неожиданно вновь испытав смущение. — Охотился на государственных преступников.
— Как жаль, что мы не встретились раньше! — Эжени снова вздохнула. — Но в одном де Матиньи был прав: браки редко заключаются по любви, а если и заключаются, то почти никогда не оказываются счастливыми. Я уже не та глупенькая маленькая девочка, верившая в свадебные процессии, роскошные платья и прекрасного жениха-принца. Мы с вами, как мне кажется, стали хорошими союзниками, так давайте же не будем разрушать наши отношения браком.
— Как вам будет угодно, — Леон склонил голову. Эжени обеспокоенно взглянула на него.
— Вы не обиделись на меня?
— Что вы, как я могу! Просто я редко встречал женщин, которые так дорожат своей свободой. Даже Анжелика, даже Жаклин д’Артаньян — обе были совсем не прочь выйти замуж, — едва договорив, Леон вспомнил про де Круаль, женщину, которая точно дорожила своей свободой больше всего на свете, и лицо его помрачнело. Неужели воспоминания о рыжеволосой шпионке Кольбера будут преследовать его всю жизнь, настигая даже в самые радостные моменты?
— Кроме того, вы рискуете своей репутацией, — добавил он. — Незамужняя девушка и мужчина, живущий с ней под одной крышей, выполняющий её поручения, в том числе самые деликатные…
— Боюсь, моей репутации уже ничто не поможет, — откликнулась Эжени. — Я же говорила: слухи в деревне поползли, как только вы поселились в замке, и будут расползаться и дальше. Ничего, пока это только слухи без подтверждения, мне нечего опасаться.
Она поднялась и подошла к своей кровати, чтобы одеться. Леон сначала хотел отвернуться, но потом подумал, что это будет глупо после того, что произошло ночью, и что Эжени, чего доброго, ещё обидится, решив, что он считает её недостаточно привлекательной, чтобы смотреть на неё при свете дня. В конце концов он нашёл компромисс: не стал отворачиваться, но отвёл глаза и смотрел в угол всё время, пока Эжени шелестела тканью,
— Ну что же вы, Леон? Нам уже пора ехать. Мы и так долго пробыли здесь.
Разозлившись на себя за непонятно откуда взявшуюся стеснительность, сын Портоса оделся, стараясь двигаться как можно быстрее, завязывая шнурки и застёгивая пуговицы по-военному быстрыми точными движениями. Эжени и не подумала отводить глаза — напротив, она смотрела на него, не скрывая своего восхищения, и только слегка порозовевшие щёки выдавали её смущение. Леон подумал, что она точно так же любовалась им, когда лечила рану от зубов ундины Агнессы, но он тогда не заметил этого, потому что боялся поднять глаза. «А если бы поднял и встретился взглядом с Эжени, то произошедшее нынче ночью случилось бы намного раньше», — подумал он с внезапной досадой, но тут же одёрнул себя. «Тогда ты ещё не знал о нападении де Лавуаля и мог бы позволить себе вольности, каких Эжени бы не простила. И тогда ни сегодняшней ночи, ни предыдущих, ни последующих за ней вовсе бы не было».
Как бы то ни было, Леон оделся, взял свою шпагу, они собрали свои немногочисленные пожитки и вскоре уже покинули гостиницу. До замка оставалась всего пара дней пути, и впервые бывший капитан пожалел, что их путь так недолог. Дни они с Эжени проводили в дороге, делая небольшие привалы, во время которых почти не разговаривали, ночи же — на постоялых дворах, на этот раз в разных номерах, потому что гостиницы не были настолько переполнены. Тем не менее Эжени каждый раз приходила к своему спутнику вечером и оставалась до утра в его комнате и в его постели.
Она говорила, что приходит стеречь сон Леона, но кошмары ему больше не снились. Тот сон, от которого его тогда разбудила Эжени, оказался единственным за долгое время кошмаром. В нём смешалось всё — и заколотый на берегу моря Арамис, и заваленный каменными глыбами отец, и Анжелика, которую Леон в своём сне не успевал вытащить из горящей гостиницы, и она сгорала заживо, и другие дети мушкетёров, которые смеялись над ним, упрекали его, обвиняли его. В тоже время во сне перед ним бесконечным хороводом кружились привидения, оборотни и ундины, встреченные им в Бретани. Призраки прошлого и настоящего терзали Леона, и он не мог вырваться из этого кошмара, пока не ощутил на своём лице успокаивающее тепло прикосновений Эжени и не увидел бьющее в глаза спасительное пламя свечи.
Когда девушка начала гладить и целовать его, Леон был потрясён. Сначала он даже подумал, что это продолжение сна, и сидел неподвижно, боясь спугнуть сладостное видение и в то же время опасаясь, что оно превратится в очередной кошмар. Потом, сообразив, что это явь, а не сон, он боялся напугать Эжени своей неловкостью или своим напором, боялся, что её внезапный порыв оборвётся, что она попросит прощения за свою дерзость и вернётся в кровать, а он будет лежать без сна, терзаясь мыслями о неслучившемся. Этот страх развеялся только тогда, когда Эжени утянула его за собой на кровать. И в ту ночь не он овладел ей — она овладела его телом и душой, мыслями и чувствами, приковала его к себе самыми крепкими оковами, хотя, скорее всего, совсем и не осознавала этого. Леон понял, что готов служить ей до конца жизни, быть для неё стражником, помощником, защитником, другом, любовником — кем угодно, и именно поэтому на следующее утро предложил Эжени жениться на ней, хотя позже испытывал облегчение от того, что она отказалась.