Страшные сказки Бретани
Шрифт:
Комната, которую им отвели, была более узкой, чем хотела бы Эжени, кровати — более жёсткими, вода в бадье, предназначенная для смывания дорожной пыли с тела, должна была быть горячей, на деле же оказалась едва тёплой, а о качестве поданной на ужин пищи невозможно было думать без слёз, потому что количество лука в ней превышало все мыслимые пределы. Ни Леон, ни его спутница почти не притронулись к еде, и девушка вскоре ушла, сославшись на усталость и головную боль. В комнате она быстро переоделась, скользнула под одеяло и повернулась к стене, в надежде уснуть до того, как капитан поднимется к
Ей и в самом деле удалось провалиться в сон до того, как Леон поднялся в номер. Разбудил Эжени странный звук. Она села на постели, потрясла головой, спросонья не понимая, где находится и почему её спальня выглядит столь непривычно. Осознав, что она ещё не у себя дома, а в захудалой гостинице, Эжени вздохнула и уже готова была снова уронить голову на подушку, когда звук повторился. Это было нечто среднее между стоном боли и скулением собаки, и сначала она даже подумала, что это какая-то бродячая шавка воет на улице, но вот звук донёсся снова, и она вздрогнула.
Леону дю Валлону снился кошмар. Он метался на кровати, его светлые волосы рассыпались по подушке, а изо рта вырывался тот самый протяжный стонущий звук, похожий на скулёж. Прислушавшись, Эжени смогла разобрать что-то вроде «Нет! Я не хотел!», «Отец!» и полное боли «Анжелика!». Слушать это не было никаких сил, поэтому она решительно спустила ноги с кровати, прошла босиком по полу, морщась от холода, и, присев рядом с Леоном, потрясла его за плечо.
— Леон! Проснитесь!
— Я не хотел… Я не знал… — сбивчиво застонал он, мотая головой. Эжени потрясла сильнее, надеясь, что он, находясь в плену сновидений, не примет её за врага и не ударит — в его силе она могла убедиться после схватки с Абелем Турнье или Луи де Матиньи, да и по лесу во время побега от лесных духов он тащил её с лёгкостью.
— Леон, очнитесь! Это я, Эжени!
Она хотела похлопать его по щеке, но не решилась и вместо этого просто погладила — провела ладонью по виску, по скуле, при этом ощутив пальцами что-то мокрое — похоже, это были слёзы. Леон слабо застонал, вздрогнул и потянулся за её рукой, потёрся о неё щекой. Эжени огляделась в поисках огнива, но его нигде не было, поэтому она, на мгновение сосредоточившись на одиноко стоявшей на подоконнике свечке, зажгла её щелчком пальцев свободной руки. Кровать Леона стояла как раз возле окна, и теперь слабый золотистый свет озарил его бледное лицо с заострившимися чертами.
— Анжелика… — его ресницы дрогнули, глаза медленно открылись, но в первые мгновения смотрели сквозь Эжени, не узнавая её.
— Это не Анжелика, это я, Эжени де Сен-Мартен, — негромко позвала она, всё ещё не отнимая руки. — Просыпайтесь, Леон.
— Эжени? — он моргнул, прищурился от света свечи, кажущегося чересчур ярким после сна. — Где… Что случилось?
— Вам приснился кошмар, и я вас разбудила, — она убрала руку, и Леон снова вздрогнул, словно только сейчас сообразив, что девушка гладила его.
— Я что, кричал?
— Я бы скорее сказала, что вы стонали, — ответила Эжени, борясь с внезапно возникшим желанием
— Простите. Я, должно быть, вас напугал?
— Нет, что вы, совсем нет! — заверила она, отводя глаза от его лица и невольно опуская их к вырезу рубахи. Грудь Леона тяжело вздымалась после недавнего кошмара. — Если хотите, можете рассказать мне, что вам приснилось.
— Нет, не хочу, — он затряс головой, и золотистые пряди снова упали на лоб. — Очень не хочу.
— Есть такое поверье: если рассказать кому-нибудь кошмарный сон, он не сбудется.
— Мой уже сбылся.
— Боже, да вы весь дрожите! — только сейчас Эжени увидела, что Леона бьёт крупная дрожь. — Вы не заболели? У вас нет жара?
— Вроде нет, — растерянно ответил он, но девушка уже протянула руку и коснулась его лба ладонью. Кожа была горячей, но не пылающей, и на этом можно было остановиться, но Эжени больше не могла сдерживаться. Она наклонилась вперёд и прижалась губами ко лбу Леона, потом скользнула ниже — по виску, по щеке, к губам, накрыла их своим ртом… Губы у него, как ни странно, были холодные, сухие и твёрдые. Леон вздрогнул, когда Эжени поцеловала его, но не отстранился — просто сидел, прикрыв глаза и вздрагивая от каждого нового прикосновения, словно впитывал в себя её поцелуи.
«Это не первый мой поцелуй», — с горечью подумала Эжени, спускаясь ниже, касаясь губами шеи Леона. «Первый украл Антуан де Лавуаль. Ну ничего, уж первую ночь любви у меня никто не отнимет». Она скользнула в вырез рубашки, и капитан вздрогнул сильнее.
— Щекотно!
— Простите, — она вернулась к его губам, одновременно обнимая Леона, одну руку запуская ему в волосы, а другую кладя на грудь. Сердце его, как она и ожидала, билось в сумасшедшем ритме, дыхание участилось, он даже приоткрыл рот, отвечая на поцелуй, но потом отстранился.
— Послушайте… Постойте… Мы не должны этого делать!
— Почему? Разве вам совсем не нравится? — разочарованно спросила Эжени.
— Мне нравится, даже слишком нравится.
— Разве может что-то нравиться «слишком»? — она всё ещё не выпускала Леона из объятий.
— Я… боюсь потерять голову, — попытался объяснить он, тяжело дыша: слова явно давались ему с трудом.
— По-моему, вы были гораздо ближе к этому во время нападения ундины или схватки с Турнье, — заметила Эжени. На неё неожиданно нашло игривое настроение, а вот Леон был совсем не расположен шутить.
— Я не об этом, — он затряс головой. — Я боюсь причинить вам боль.
— Так не причиняйте, — девушка пожала плечами. — Вы наверняка знаете, как избежать боли, ведь вы в этом деле гораздо опытнее меня, — она целомудренно опустила глаза.
— И всё же… После того, что вы пережили… Я боюсь сказать или сделать что-то не так.
— Вот уж не думала, что вы будете столь нерешительны, — недовольным тоном заметила Эжени. — И это человек, который без страха шёл к реке разыскивать ундину, спорил с лесными духами и гонялся за привидением!