Страсть к размножению
Шрифт:
Напрасно зарываясь в ил.
Слон прогорал, как будто знал,
Что он приобретен в рассрочку,
За их спиной стояла точка,
Как за Москвой стоит Урал,
Но каждый все равно стучал
О прутья раскаленной клетки,
Я видел все, и бьюсь, как в сетке,
Но снова вижу по ночам -
Мартышки, прижимая прозу
К своим обугленным рукам,
Из гроба тянутся к стихам,
Стихам, написанным так поздно.
* * *
Здесь
Здесь из кранов не льется вода,
Здесь живут в ненадежных домах,
Осторожно ступая по полу.
Каждый угол размыт или сточен,
Только этим уже не помочь.
Это было в полпервого ночи,
Городской и бессонной, как ночь.
Стены медленно глухо твердели,
Все сильней нависал потолок,
И то в левый, то в правый висок
Ударяли пустые качели.
Это лифт оборвался в груди,
Оборвался на тонких канатах,
Штукатурка ссыпается на пол,
И кирпичные стены в груди.
И болезненный пухлый оттенок -
Это все. Кирпичи не спасут.
Крыша едет, и палец антенны
Ковыряет у неба в носу.
Я войду, пожелтевший и синий,
Только стен уже не растолкать,
И меня передернувшись кинет
На ребристую грудь потолка.
* * *
К. Уваров - К. Приходько
Эй, тоска моя, спермой слейся -
Я детей своих в унитазе топил:
Пусть дохнут. Все смейтесь,
Как я вас всех люблю и любил.
Эй, поле, поле мое, бабой завой,
Эй, мой город, щетиной баси.
Что ж не крутиться головой
Тебе, жизнь моя, блядь, Россия.
Вон кораблики в луже нассаной
Из газетных листков плывут
Я сегодня такой ласковый,
Что от слизи в руке уют.
Все сортиры беременны петлями,
В рай всех висельников - невпротык,
И смеялся господь кокетливо -
Не господь, а одни потны.
Солнца прыщик, да просинь трупная -
Что за небо - дрянной портрет...
Я ладонь целовал залупою,
В потолок дырявый смотрел.
* * *
Синий свет замигал, как подобранный камень
Запульсирует в пальцах и бросится в шторм -
Город замер в глазах и закрылся руками
В глубине полотна деформации форм.
И внезапно застыли как пасмурный иней
Пять улыбок гостей, поднимающих тост -
Деформация лиц и натянутых линий
Упираясь в подрамник, корежила холст.
Все сливалось вокруг во взаимообмене,
Только
Полукругом кусачек хватал светотени
И за пятку вцеплялся в какой-то предмет.
Это блики желтели, как личики денег
В зазеленом наряде июньских убранств
И с восторгом расхаживал цвет-шизофреник
По трамвайным путям иллюзорных пространств.
Все могло состоять из фланели и ситца -
Это вечер холодных и мягких мазков
Уходил в пелену миража композиций,
Застывая, как виды из разных углов.
Темный занавес неба был смят и приспущен,
Будто бог наблюдал, как густеет психоз,
И грунтовка давила на спины бегущих,
Выбивая щелчками фигуры из поз,
Только кто-то бежал, догоняя и рядом,
И дышал, и был странен, смешон и нелеп
Этот вьющийся след, избегающий взгляда,
Искаженному взгляду, смотрящему вслед.
* * *
Я пустой перевернутый бак
На голодной прокуренной кухне
Нету хлеба, нет вилок, мух нет,
И друзей человека - собак.
Мертвый воздух оставил скелет -
В нем просверлены тысячи дырок,
Раздраженный некрашеный свет
Капля в каплю стучится в затылок.
От висков свои руки убрав,
Голова распустилась капустой,
И тяжелая черная люстра
Закатилась, как солнце, за шкаф.
Бесконечная комната гулко
Размножает, как реверс, шаги.
В ванно-спаленном переулке -
Темнота. Шифоньер. Сапоги.
За окном появляется лед,
Горизонт штукатурят и белят,
Полудохлое солнце встает
С не расправленной грязной постели.
За решеткою лестничной клетки
Я стою, раскрывая глаза,
И опять не могу рассказать,
Как дошел я до красной отметки.
И смотрю я с окна туповато
На сегодняшний день выходной,
И плююсь пережеванной ватой
То в прохожих, то просто в окно.
* * *
В ночной тишине растворяется мир.
Саванна дымится из ванны
В лиловые сумерки теплых квартир
И в мякоть раздетых диванов.
Рабочий подъем - бутерброд и метель,
И блеклый присевший автобус
На восемь часов овдовеет постель
И медленней крутится глобус.
Земля остеклована в пасмурный лед
И снегом засыпана с торца.
Над сплющенным миром объемно встает
Небритое сонное солнце.