Страсть к размножению
Шрифт:
Погода похожа на рубль напросвет -
Конкретная, как теорема,
И в будущем светлом столовский обед
Маячит, как каменный берег.
Об небо разбитая колба зари
Стекает осколками с кровью,
И только раздето стоят фонари,
Свое укрепляя здоровье.
Поет о девчонках кирзовая рота
С мечтой дембельнутся в альбом.
Как термосы, люди идут на работу,
Куря механическим ртом.
СТАРУХА
Закончилось
Кюри бы завидовал тем шалунам:
Сатурн уцелел, а Венера - тем паче,
И только слегка пострадала Луна.
Эклиптика вновь собирается угол
Кокетливо выбрать себе, а пока
Поверхность Земли замерла от испуга,
Закрывшись руками кривых эстакад.
Обсыпали ветви актиний и стронций,
Азота доступней и снега белей,
И низко летало крылатое солнце,
Плащом волоча закатившийся шлейф.
И каркало Солнце в раскатистый воздух,
Последний свой луч поднимая копьем.
По небу брели косолапые звезды -
Брели в одиночку, вдвоем и втроем.
Обугленный лес с наслажденьем расчески
Обхаживал кожицу туч-облаков,
Вверху оставляя заката полоски,
Как будто бы небо сдирало покров.
Кривыми ножами повисли кометы,
Ухмыляясь бегущему Солнцу вослед,
Последнее тело ходило по свету,
Последнее тело - по серой Земlе.
...Со всем уважением, будто под плетью,
Старуха сидела на грязном снегу,
И с ним же молилась. Поганенький ветер
Слова и слюну принимал с ее губ.
Шипела старушка, и эти конверты
Бросала кругом и ругала Ислам,
И вот: предпочла целомудрие в жертву
Отдать, и желанье в обмен припасла.
Волшебный утюг не разгладил морщины,
Судьба не скостила шестидести лет
( Ей было плевать ), и старуха тащила
Куда-нибудь свой бесполезный скелет,
Жевала хрустящую корочку наста,
Богам обнажала единственный клык,
Но все не спускался к ней Бог сладострастный,
И смерть волочила ее за кадык.
* * *
Все. Повешусь. Стал тощий, как волос.
Денег нет, и остался один.
"Не сдавайся, живи, Константин",-
Умоляет мой внутренний голос.
"Ты талантлив, ты будешь пророком,
Ты рожден для победы в борьбе".
И я верю ему, как себе.
"Он - пророк". Да, неплохо, неплохо.
Это - внутренний голос, а сам ...
Даже кактусы сжались и скисли,
И прожорливо бегают мысли
По немытым моим волосам,
И
Носом плющатся в грязные стекла,
Но подушка соплями промокла -
Ну кому же я нужен такой?
* * *
Эмигрантам первой волны.
Я часто выходил из дома,
И видел, стоя на снегу,
Как сквозь небесную фольгу
Мелькает человек в изломах.
Его не видели в окно,
А он заглядывал в квартиры,
И бледным взглядом полумира
Смотрел из холода в тепло.
Он реял в небе и купался,
Спускаясь ночью в города,
И шел по рельсам в никуда
За партитурой звездных вальсов.
Он рассыпал морскую пену
Чужих скалистых атмосфер,
Когда в большую перемену
Прямолинейно ткнулся в стену
Его трехчетвертной размер.
В висящей за ноги квартире
Худой и бледный наркоман
Сидел, зачем-то взяв стакан,
Качаясь, как веревка с гирей.
Стакан был полон пустоты,
Он в нос дышал подъездной псиной,
Наружу выгибая спины,
Вовнутрь он прятал животы.
И наркоман об острый край
Полосовал худые руки,
Он верил, что за боль и муки
К подъезду подадут трамвай.
Но было полвторого ночи,
Трамваев нет в столь поздний час,
И наркоман в последний раз
Подумал о себе "сыночек".
Разлука набирала скорость,
Как слезы, сыпалось драже,
Петляя между гаражей,
Уехал низкорослый поезд.
По рельсам длинным, как кишки,
Завернутые внутрь подушек,
Он вез в мешках больные души
Умерших раньше, чем мешки.
И наркоман сидел в углу,
В окно просвечивали шпалы:
Окно уснуло на полу,
И ничего не преломляло,
И наркоман повесил нос,
Зашел в себя и сел на кресло -
Он стал совсем неинтересным,
И слушал метеопрогноз.
И два безликих человека,
Показанные со спины,
Его пинали, как слоны
Пинали, скажем, древних греков.
Удары, как хвосты ужей,
Вильнувши, исчезали в теле.
Он ждал, когда на самом деле
Перетечет "еще" в "уже".
И выражалось только прошлым
Его портретное лицо.
Дорогой серой и истошной,
Он брел, босой, по острым крошкам,
В свое трамвайное кольцо.
Он шел на кладбище колес
В своей ободранной телаге -
Бездомный, как бездомный пес.
Дырявый ветер запах нес