Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
И Фома смотрел…
Органопластика мужская, типа «град» и «томагавк», или в виде кольта сорок пятого колибра, с девизом «давай, сдавайся!», и — женская, типа «киса-катюша» и «сотовый телефон», который призывно откликался: «перезвони еще раз!», в то время как «катюша» мяукала: «засади фашистке!»… Далее, вожжи с шипами и седлом унисекс для мужчины и женщины, еще дальше сбруя для измученных разлукой, кухонные и ванные передники с бюстом для крупы и мыла, маски, мази возбуждающие и тормозящие, глушилки и затычки всех калибров, и многое-многое
В общем, заметил Ефим удовлетворенно, здесь было все для того, чтобы новобрачные, если они не «найдут» друг друга в первую брачную ночь (что вполне возможно, если у вас не будет фаллоимитатора с фонариком и вагиномаячка, напоминали аннотации к этим приборам), так хотя бы обретут себя в новых аспектах. Отдельной услугой шла подгонка. И это был уже постмодернизм чистейшей воды. Какая скромность потуг! какой ненавязчивый сервис в закромах!..
Конфекцион был скромнее. Четыре не сильно ношенных костюма сиротливо висели за ненадобностью где-то в самом углу, под потолком, но зато в них не было никакой сексуальной подоплеки, с них просто сыпался нафталин и перхоть времен.
— То, что надо!.. — У Ефима загорелись глаза, он повернулся к Фоме, приглашая насладиться. — Вижу в твоих глазах вопрос.
— Не то чтобы вопрос, — отвечал Фома, разговорчивый от вериной дозы: «за хорошие новости!» — Но некоторое недоумение, если ты эти портянки имеешь в виду?
Чтобы взять напрокат подобный костюм, нужно было иметь справку о сердечной достаточности невесты, если конечно, цель свадьба, а не, опять же, похороны. Создавалось впечатление, что они висели здесь еще при самом большом друге советских лекал, товарище Сталине.
— В этом весь смысл, Фома, друг!.. — Ефим задушевно смотрел на большие желтые пуговицы, какими совсем недавно застегивали матрасы и наволочки. — В том и смысл, — повторил он, — что все должно быть напрокат! Понимаешь?.. Мы странники в этом мире! Какая символика, я дрожу! Как там у поэта?.. Все мы в этом мире трали-вали… в общем, голыми пришли, голыми уйдем!
— Лучше, голыми, — сказал Фома.
— Ты не поэт!.. Сударыня! — воскликнул Ефим, оглядываясь в поисках мелькавшей где-то продавщицы. — Наконец-то, мы нашли друг друга!.. Где вы? Кто хозяин этого гнусного чертога, последнего приюта опиздоленных!
— Я все время здесь!..
Юное, жизнерадостное существо в очках выскочило из-за стойки со свадебными платьями, желтоватыми от измен и стирки, и посмотрело на них сквозь стекла со всем преимуществом молодости. И вездесущности.
— Что вы ищете?
Ефим лишь только увидел ее, сразу понял, что — ничего.
— Я уже нашел, вы замужем?.. Меня бросила жена, вот с этим подонком, поэтому можете не сомневаться в чистоте моих намерений, второй раз от меня никто не уйдет!
Молоденькая продавщица растерянно хихикнула, пытаясь определить долю правды в этой жутке.
— Рада за вас, но все-таки?.. —
— А он ищет свадебный костюм, подлец на моем несчастье! — пояснил Ефим. — Скажите, вот эти не из морга? Вечностью так и прет!
Девчонка прыснула, нисколько не обидевшись: красота и элегантность Ефима, на фоне дикого, нездешнего обаяния заплетеного Фомы, предполагали, по крайней мере, настоящее развлечение среди половых симулякров и синтетических извращений.
— Не-а! Я пришла, они висели.
— То есть, может?! — обрадовался Ефим. — Считай, повезло! — толкнул он Фому. — Из морга!.. А вы не узнаете у вашей заведующей, для верности?
— Вы серьезно?.. — Продавщица сняла очки, протерла их и снова водрузила на короткий симпатичный носик. — А зачем вам? Я, в смысле… заведующая все равно не скажет, даже если и так…
— Она снова засмеялась…
— Вы что некрофили?
Ефим всплеснул руками.
— Именно! А также мизантроши и меланхулики! Такое событие… краше в гроб кладут! Лучший друг и бывшая жена!.. Вы не могли бы их снять с покойника? То есть, оттуда… А мы вас за это пригласим на нашу свадьбу! Помянете!..
Девчонка чуть не упала со стремянки, на которую уже забралась. Её опасно скрутило на последней ступеньке и Ефим бережно, но не менее опасно поддержал её. Впрочем, золушка французская…
— Да я и так, спасибо! — махнула она рукой, поправляя юбочку, и покраснела.
— Ой, мне нравится! — запел Ефим, любуясь ею. — А я нечаянно! Я не хотел! Извините, сударыня!.. Вас как, кстати, зовут? Меня Ефим, а вот его Фом… Андрон.
— Фомандрон?.. — Она снова хотела прыснуть, но сдержалась, все-таки имя. — Итальянец?
— Древнегрек израильский, вы угадали: Фома человеческий on-line, — евангелист, эсхатолог, все время в розетке. Не знает, где кончит. Так как?..
Фома только чихал, увертываясь от передвигаемых костюмов, реакция на коку.
— Таня.
— Та-аня! — восхитился Ефим. — Пора уже вдохнуть аромат всех тех покойников, что скорбели не на шутку. Хоть и говорят, что мертвые не потеют, но проверить надо.
Таня, наверное, все-таки упала бы вместе со всеми костюмами сразу, но Ефим был на месте, а юбка слишком коротка. Она опять покраснела. Он опять извинился. Фома снова чихнул, вылезая из-под стремянки.
— Так вы придете? — дьяволом спросил Ефим.
— Нет! — вдруг отрезала Таня, с чужим личиком, видимо решив, что они «зашли» слишком далеко. — Мерить будете?
Это она уже Фомину. Молодость легкомысленна и горда, а чары психотерапевта не всесильны, размышлял Фома, не то — Юнг, Фрейд, Шарко, даром, что широко закомплексованные личности, но, отказывая им, люди чувствовали себя неудобно.
— А обязательно? — спросил он. — Я и так вижу, что туда тюфяк влезет. Может, так без примерки? Вера тебя все равно убьет, Фима.