Страстотерпцы
Шрифт:
Мысль в голове гнездилась упрямая: на Балтике нужно корабли иметь. Европа нагуливает свой жирок на Балтике.
— Ну да ладно. Каспий тоже море, — сказал Ордин-Нащокин, думая о торговле с Персией.
Тридцать лет назад о торговле шёлком возмечтал герцог Шлезвиг-Голштинский. Фридрих. Царь Михаил Фёдорович разрешил построить на Волге десять кораблей, построили один...
Теперь ради шёлковой торговли думали построить большой военный корабль, яхту, два шлюпа, бот. На почин.
Гость Григорий Лусиков явился Ордину-Нащокину как путеводная звезда, как само счастье. Чуть ли не в тот день, когда была
Подданный персидского шаха Лусиков представлял «Армянскую компанию», в которой главой был его отец. Шах пожаловал компанию правом вывозить шёлк-сырец. Вывоз шёл через враждебную Персии Турцию, обогащал султана.
Условия, предложенные Лусиковым, были ахти как заманчивы. Компания просила разрешения торговать шёлком-сырцом в пределах Русского царства и в немецких землях. Гость так говорил:
— Если мы продадим шёлк в Астрахани, то заплатим пошлины по пять копеек с рубля. Если не продадим, цена шёлка определяется в двадцать рублей пуд. Мы получаем пропуск к Москве и отдаём пошлину пять копеек с рубля. Не продан шёлк в Москве, стоимость пуда поднимается до тридцати рублей, а товар идёт в Архангельск. Здесь, если продажа не совершится, пуд шёлка возрастёт до сорока рублей, но компания получает право вывоза в немецкие земли, морем. На обратном пути за немецкие товары будет заплачена установленная обыкновенная пошлина.
— Но ведь это очень долгий путь, — сказал тогда Афанасий Лаврентьевич умному обходительному армянину.
— Нынче мы возим свои товары верблюдами, — ответил Лусиков правдиво. — Караваны идут через пустыни и горы в Ормус. Там шёлк у нас покупает Ост-Индская компания. Караваны движутся медленно, дороги в горах изнурительные, приходится сражаться с разбойниками. В Турцию, в Смирну, дорога тоже горная, опасная. А потом мы грузим товары на корабли, плывём в Александрию, в Триполи, через всё Средиземное море в Италию, во Францию. Но главная печаль — мы обогащаем наших врагов, турок.
— Есть, наверное, у компании ещё какие-то причины искать новых путей? — спросил Афанасий Лаврентьевич и получил такой же прямой ответ.
— Для купцов все причины — торговая выгода. В России мы получим возможность выменивать шёлк на собольи меха, на золото, на полотна. А эти товары в Персии составляют исключительно казённую торговлю.
— А торгуете ли вы безоаром? — спросил Афанасий Лаврентьевич. — И где вы его добываете?
Безоару древние врачи приписывали чудесные свойства исцеления чуть ли не от всех болезней. «Господствующий над ядами» — так называли это редкостное в Европе вещество.
Лусиков тотчас подарил боярину круглый кусочек безоара величиной с райское яблоко.
— Искусные люди находят это драгоценное снадобье во внутренностях животных. Вот всё, что я знаю о нём, а вернее, что слышал. Безоар мы можем доставлять. Мы торгуем также сафьяном, бархатом, персидскими коврами, платками, крашеными тканями, которые вы называете киндяком. Вывозим индиго, ладан, бирюзу, сосуды с нефтью. Но первый и главный наш товар — шёлк-сырец...
Ни тогда, при первом разговоре с Григорием Лусиковым, ни позже, подписывая договор с компанией, Афанасий Лаврентьевич ни словом не обмолвился о затаённой своей надежде... Индия! Персия соседствуете Индией. Если «Армянская компания» получит в России большие
Европа для торговли потому и заманчива, что здесь жизнь устоялась. Не ограбят, город от города недалеко. Регулярную торговлю с Азией приходится начинать со строительства военного корабля. Водный путь куда дешевле караванного, много скорее, но — разбойники! Прежде чем думать о прибылях, думай, сколько можешь потерять.
На прошлой неделе пришлось отправить государев указ воеводам Астрахани и Чёрного Яра: «Живите с великим бережением. На Дону собираются многие казаки и хотят идти воровать на Волгу, взять Царицын и засесть там».
Молодой атаман донской казак Степан Разин с тысячью вольных людей оседлал высокие берега реки Тишини, переждал половодье, перебрался на Волгу и ограбил первый же речной караван. То ещё полбеды. На службу к разбойному атаману перешёл патриарший струг во главе с патриаршим сыном боярским Лазункой Жидовином. Жидовин небось шкуру спасал, но каков соблазн для других!
Теперь вся Волга трепещет, а был бы корабль — от казачьих стругов щепки бы летели.
Выходило, что затея с верфью дважды ко времени.
Афанасий Лаврентьевич, готовясь к встрече с голландскими моряками, просмотрел все бумаги о Дединове.
Хорошее место выбрал государь, но без стоящего распорядителя работ воеводы угробят дело... Кого поставить? Кого?
Только теперь, будучи одним из первых лиц в государстве, с высоты своего положения, Ордин-Нащокин ясно увидел коренную немочь России. Служилых людишек — множество, но совершенно нет государственных мужей, пекущихся о пользе Отечества. Царю норовят угодить ради милостей. Для себя стараются.
«Немца придётся в Дединово начальником посылать», — подумал Афанасий Лаврентьевич и затосковал, понимая, что старые дьяки, Дохтуров и Голосов, ему не помощники.
Вдруг душа встрепенулась: ухо уловило весёлый шум многих шагов.
Вскочил, схватил боярскую шапку, кинул, опустился в кресло, поспешая нагнать на лицо величавости, и не усидел, вышел навстречу иноземцам стремительно, простосердечно.
Голландские корабельщики были огромные, все четверо. Кафтаны узкие, ладные. Ноги в ботинках, в чулках. Штаны короткие. С корабельщиками были два толмача, Шкермс и Кастер, и посланный Ордин-Нащокиным для встречи и сопровождения гостей подьячий Новгородской чети Яков Полуехтов.
— Приветствую вас, господа, в стольном граде Москве. Да благословит вас Бог, ибо приехали вы ради великого государева дела! — сказал Ордин-Нащокин торжественно, весьма приосанившись.
Гости один за другим назвали себя: корабельщик Гельт, кормщик и плотник Вилим фан ден Стрек, кормщик Тимофей фан ден Стрек, корабельный работник Минстер.
Афанасий Лаврентьевич чуть выждал, не будет ли ответных речей. Речей не было. Пригласил в свою палату, где иноземные корабельщики получили первое месячное жалованье. Гельт — восемьдесят рублей, Вилим Стрек — шестьдесят пять, его брат Тимофей — тридцать шесть, Минстер — тридцать.