Стратегия обмана. Политические хроники
Шрифт:
Она тут же глянула на него холодным непроницаемым взглядом. Сарваш ждал.
— Мы хоть и не немецкие судьи, — продолжал рассуждать Мигель, — но врачей тебе тоже обещать не можем. Так что, лучше заканчивай свою голодовку.
— Вот именно, — буркнула Нада. — Не надо тут из нас делать извергов. Мы что, на гестапо похожи?
— Нет, Нада, вы похожи на красивую девушку с добрым сердцем.
С минуту ни мускула не дрогнуло на её лице. Она, просто не отрываясь, смотрела на него, не в силах пошевелиться. Значит, вспомнила. Вспомнила его самого, вспомнила
— Мы позвали тебя сказать, — произнёс Халид, — что начали переговоры с МВД Израиля. Если через три дня они не пойдут нам на уступки, придется принимать меры. Ты понимаешь, что это значит?
— Прекрасно понимаю. Только не понимаю, зачем ждать ещё три дня, если результат предсказуем?
— А что ты предлагаешь?
— Ну, хватит уже, — Нада вскочила с места и принялась расхаживать по комнате, — Уже неделю эти торги. Что ты перед ним распинаешься. Ты же видишь, ему всё равно, что с ним будет. Тогда о чем все время говорить?
— А ты что хочешь, — вопросил Халид, — Расстрелять его здесь на месте?
— Да хоть что-нибудь. Не сидеть же в этой лачуге месяц и ждать неизвестно чего. У меня уже все сроки вышли, мне домой надо.
— Можно подумать, одной тебе, — буркнул Мигель, делая вид, что все ещё читает газету.
— Так давайте отпустим его, пусть идет куда хочет. Народный фронт ведь всегда отпускал заложников.
— Кроме израильтян, — напомнил обычно молчаливый Юсуф.
— Но он же швейцарец, — она повернулась к Сарвашу. — У тебя же швейцарский паспорт?
Сарваш невольно улыбнулся.
— После знакомства с Лейлой Халед, главная вещь, которую я уяснил, это никогда не получать израильское гражданство.
— Ну вот, — заключила Нада, глядя на подельников, — давайте просто признаем ошибку. Какая-то скотина сбросила Народному фронту дезу и пострадал невиновный. Так давайте покажем общественности, что Народный фронт Палестины не карает тех, кто против сионизма.
— Слушай, Нада, — решил поддеть её Мигель. — С каких это пор немецкие анархисты стали такими миролюбивыми? Это после похищения христианского демократа Лоренца или убийства судьи фон Дренкманна?
— А вы маоисты-ленинцы Испании отчего такие кровожадные, потому что Ленин призывал вешать капиталистов или потому, что Мао говорил, что враг сам по себе не исчезнет?
— Что бы ты понимала? — возмутился он, — там вообще не об этом речь, не надо выдергивать из контекста.
— Да конечно, пацифист ты наш. Может Ленин с Мао ещё и к миру с империалистами призывали?
— Слушай, девушка с добрым сердцем, — огрызнулся Мигель, — это тебя так подхалимство проняло, или на том приёме искра влюбленности все же проскользнула?
— Да пошел ты, — злобно кинула Нада и вышла вон.
После краткого мига
— В общем, у тебя три дня, — напомнил Сарвашу Халид. — А дальше… посмотрим.
На этом разговор был окончен и его снова отвели в камеру.
Наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки, Нада, кем бы она ни была, узнала его и явно хочет помочь. Другое дело, что в банде она на самом последнем месте по значимости и слушать её не станут. Не в интересах террориста освобождать заложника после того как власти Израиля на него наплевали. Освободить, значит показать слабость, мягкотелость и сговорчивость, что абсолютно противоречит сути терроризма. Странно, что Нада этого не понимает, или делает вид, что забыла. Значит, всё же хочет исправить содеянное, хоть и не знает как. Зато Сарваш за долгие семь дней успел придумать.
Ночью, когда лампу уже давно погасили, за дверью послышалось тихое пощелкивание, будто скребётся мышь. Сарваш встал с кровати и подошел ближе — звук раздавался из замка. Он отошел поодаль и стал ждать. Через минуту дверь осторожно открылась, и в проеме возник свет фонаря. Вошедшего не было видно, но догадаться было не сложно. Дверь закрылась, и световое пятно принялось метаться по комнате от пустой кровати к углам.
— Где ты там? — тихо прошептала Нада по-немецки.
— Здесь, — так же ответил ей Сарваш.
Нада резко обернулась, и свет фонаря ослепил Сарваша.
— Совсем обалдел? — тут же возмутилась она. — Зачем подкрадываешься?
— А вы зачем нарушили мой покой в этой скромной обители? — насмешливо спросил он.
На шутку она реагировать не стала, но неожиданно спросила.
— Ты Сарваш? Так тебя зовут?
— Да, Ицхак Сарваш. — ничего не понимая, подтвердил он. — Так вы знаете моё имя?
— Конечно, знаю. За тебя я получила пулю в голову от этого красноглазового амбала.
— Полковника Кристиана? — удивился Сарваш. — Но почему?
— За то, что ночью курила возле барака, так он мне сказал. И не заговаривай мне зубы. Ты попал в такую паскудную ситуацию, что даже я не знаю что делать. И не вздумай здесь кого-нибудь загрызть, упырюка…
— Я такого никогда не делаю.
— Вот и не делай, — серьезно произнесла она, — потому что я не знаю, что с тобой делать. Халиду запретили тебя выпускать, а сколько будут ещё держать, я не знаю. Ты давно пил кровь? Когда тебе надо снова?
— Я потерплю.
— Чтобы потом кинуться на кого-нибудь? И не думай, я не позволю.
— Какое-то у вас странное представление о кровопийстве, — только и сказал он. — Сколько вам лет?
— А тебе не всё равно?
— Нет, не всё равно. Ещё мне жутко интересно, как звучит ваше настоящее имя.
— Ты что-то не о том думаешь, Сарваш, тебе не кажется?
— Рядом с вами я думаю только о вас.
На её лице отразилось смесь удивления и раздражения. Видимо не зная, что сказать в ответ, она опустилась на кровать и матрас жалобно скрипнул. Фонарь безвольно повис у неё в руках, освещая пол.