Стратегия обмана. Трилогия
Шрифт:
Сарваш открыл дипломат и разорвал пакет. В нём было несколько конвертов и листы незапечатанных документов.
– Ничего особенного, - произнёс Сарваш, - вот инструкция, я хочу, чтобы ты следовал ей, и отправил письма в указанный срок, ни днём раньше, ни днем позже. Этот конверт оставь у себя на хранение. Может я вернусь за ним, а может, и нет. Но ты ведь понимаешь, возможно, его придется оставить на хранение твоим внукам.
– Сарваш передал письма старику, а бумаги придержал.
– А это я пока оставлю себе, - и кинул их обратно в дипломат.
– Я исполню свой долг, - произнёс старик, - ведь так велел мне мой дед. Но я хочу спросить тебя.
– Если о письмах, то они ничем не угрожают ни тебе, ни твоей семье.
– Я верю. Но мой вопрос о другом.
– Хорошо, говори, я слушаю тебя.
– В чём источник твоей вечной юности?
Это был самый неудобный вопрос, какой альвар только и мог услышать от смертного. Но Сарваш знал, куда и к кому идёт, знал, что владелец магазина признает его, он даже был уверен, что дед рассказывал ему предание, что бессмертный юноша является всем поколениям их семьи ещё с тех пор, когда они жили в Китае полтора столетия назад.
Альвары всегда трепетно относились к секрету и цене своего бессмертия. И Сарваш не спешил открывать все карты перед далеким потомком своего почившего друга. Он рассудил иначе:
– Я расскажу тебе, если хочешь. Но, - предупредил Сарваш, - эта история будет походить на сказку.
– Ничего. Хоть я и стар, но люблю истории.
– Хорошо, тогда слушай. Я был молод и безрассуден, когда покинул родной город Буду вместе с отцом и отправился
– спросил я, - никогда не слышал об этой земле". И он рассказал: "Эта сокровенная земля и далеко и близко, она доступна лишь достойным. Её разделяют четыре области, по ним текут реки, моря и озера, а в центре стоит священная нерушимая гора с девятью ступенями с хрустальной пирамидой на вершине. В этой чудесной стране есть двенадцать городов, в них стоит множество храмов и дворцов, парков и рощ. Девять дней нужно идти к ней через тьму к свету, а достигнув, надо открыть глаза и увидеть её величие, ибо не всякому это дано". Ничего не сказал мой отец на это языческое пророчество, лишь уплатил золотом, забрал книги, и хотел было уйти, как во дворе около дома послышался шум. Это люди пришли к колдуну и просили его выйти, помочь им исполнить обряд. Втроём мы покинули дом, но я и отец оторопели от увиденного, ведь посреди двора лежал мертвец. Это родственники принести тело колдуну, дабы тот прочёл над ним погребальные заклинания. Мы хотели было тут же уйти прочь, но родственники не дали и удержали нас, ведь чем больше людей проводят покойного, тем легче, по их разумению, ему будет в посмертной жизни. Но вера моих предков остерегает приближаться к мёртвому телу, ибо оно оскверняет нечистотой. Отец, скрепя сердце повелел остаться, ибо опасно обижать язычников в их же деревне. И мы остались. Колдун сел около безжизненного тела, но ни слова не слетело с его уст. И тут покойник зашевелился, поднялся на ноги и резкими движениями, словно кто-то незримый дергал его конечности за нитки, принялся ходить по двору. Помню как меня обуял страх от тех страшных нечеловеческих шагов, от того обмякшего неживого лица. Трижды мертвец обошел двор и снова лёг на место. Обряд закончился, родственники спеленали тело в саван и унесли. Колдун сказал мне на прощанье: " Не бойся. С тобой не случится подобного. Ты не умрешь и не станешь трупом. Но ты уйдешь в Олмо Лунгринг и родня посчитает тебя покойником. Вот и не возвращайся к ним живым мертвецом". Те слова ещё больше смутили меня, а отец и вовсе обиделся, но говорить ничего не стал. В этот же день мы пустились с караваном в обратный путь. Тогда-то и завладела моим сердцем странная тоска. Слышал я от своей матери, что дед мой тоже был купцом родом из Кайфэна, что лежит к востоку от тех мест, где мы шли. Я спросил отца, можем ли мы задержаться и пойти до того города, посмотреть на него и на людей, ведь там веками живут наши единоверцы. Но отец ответил, что нехорошо задерживать товар для визиря, а мой дед хоть и не был язычником, но по нашим законам жить не смог и потому оставил семью и мою новорожденную мать и сбежал из Буды в Кайфэн. И понял я, что не увижу места, где жил мой дед, не узнаю, почему родной город он предпочёл семье. Мы вновь вступили на землю меж мертвой пустыней и голыми хребтами и в первый же день попали в песчаную бурю. Свист ветра походил на вой демонов, песок забивал нос и уши, резал кожу. Буря словно подхватила меня и унесла прочь от каравана, и сквозь ветер я слышал, как отец отчаянно зовёт меня. Настала ночь и всё стихло, но перед собой я не увидел пустыни, залитой лунным светом. Под ногами я ощутил земную твердь, но не песок, а руками нащупал скалы и понял, что попал в горы. Я долго бродил в чёрной темноте, прежде чем услышал голос молодой женщины: "Иди ко мне, юноша, я долго ждала твоего возвращения". Тот голос был молод и певуч. Я протянул руку вперёд, и холодные ладони обхватили ее. "Ты болен или голоден?" - тут же спросила незримая мне женщина. Я ответил, что ни то и ни другое, и она снова спросила: "Из тех ли ты, кто вытягивает жилы?". Я понял, что она говорит о запрете моей веры есть мясо животного, если оно не обескровлено, и я ответил, что она не ошиблась, я действительно не ел мясо уже много месяцев, потому как в походе нет возможности приготовить мясо по всем правилам и не нарушить запрет. "Хочешь ли ты моей любви, юноша?". Меня смутил этот вопрос, но я сказал: " Прости меня, что отвечаю отказом, но не от того, что не вижу твоего лика, а потому что ждёт меня
– Как ты думаешь, сколько времени ты уже здесь?". "Наверное, четыре часа" - ответил я. "Четыре недели" - прозвучал её грозный ответ.
– Теперь ход времени навсегда изменился для тебя. Теперь ты не умрёшь и не постареешь, тебе не будет известна усталость и голод. Я одарила тебя только потому, что ты непохож на тех, что живут наверху теперь, а похож на мой погибший народ, хоть ты не светел кожей и волосы твои черны. Не ты пришёл ко мне, но я сама привела тебя. Ты не просил дара вечной жизни, и потому я дала его тебе". И тут она откинула чадру. Рука её была бела, какой не может быть ни у живого, ни у мертвого создания. Владычица Запада скинула покров, и я увидел её лицо прекрасное и отвратительное. Оно был бело, как и её рука, его красивые черты оттенял лишь отблеск больших красных глаз. Её седые волосы скалывала острая спица, а платье из изысканного шелка местами истлело. "Вижу, не такой ты ожидал меня увидеть. Все сказки - ложь, все обещания знаний и бессмертия лишь полуправда. Я отпущу тебя, если ты захочешь, но тебе предстоит идти через всю пустыню. Не бойся её, ведь смерть никогда не придёт к тебе. Но когда настанет время, ты должен вернуться ко мне, иначе срок твой покажется каторгой и безумие поглотит тебя. Так что ты скажешь, хочешь уйти и скитаться по земле или останешься здесь внизу и не никогда не узнаешь печали?". Я захотел уйти, и Владычица Запада прогнала меня из своего подземного царства. Когда я вышел из пещеры, был день, солнце резало глаза, а с неба падал белый снег. И тут я понял, что если мой отец не сгинул в буре, то, наверное, он уже на полпути домой, а я стою один в пустыне, а впереди тянутся бесконечной чередой высокие дюны. Долгое время я скитался по пескам не чувствуя холода и жажды. Я успел многое увидеть: и руины древних городов, и озеро, которой пропадает в одном месте и появляется в другом за одну ночь. Я увидел, что сталось с некогда великим царством Владычицы Запада, и понял всю глубину её печали: это тяжкая судьба жить вечно и видеть как привычное и дорогое сердцу вынужденно погибать. То путешествие случилось со мной триста восемь лет назад, и я до сих пор не рассказывал эту историю никому кроме тебя.
По улице Чайна-таун проходили люди, а Сарваш и старый китаец всё сидели на ступеньках магазина и молчали.
– Я слушал тебя внимательно - наконец произнёс старик, - и многое понял. Ты прошел пустыню Такла-Макан, был в горах Кунь-Луня, видел тибетских магов бон и их погребальный обряд рланга, слышал предание о Шамбале и побывал в обители богини Си Ван Му. Но ты так и не сказал о золотом эликсире, что подарил тебе вечную жизнь тогда, и что есть небесная роса, которой ты питаешь своё тело теперь.
Сарваш озорно улыбнулся:
– Я видел в твоем магазине статуэтки Владычицы Запада. Из того, что продаешь ты, и что видел я, сходится только зелёное платье и заколка в волосах. Владычица правильно предостерегала меня не верить мифам. Вот и ты не верь. Нет никакого эликсира и небесной росы тоже нет. Она до омерзения земная.
Старик лишь покачал головой.
– Но ты стал мудрецом, разве этого мало?
Сарваш лишь устало улыбнулся:
– Возможно, я становлюсь им, но лишь год от года. Только время, а не подземная Олмо Лунгринг дала мне знания. Знай я тогда, что значит на самом деле дар Владычицы Запада, я никогда не приблизился бы к Кунь-Луню.
– То тогда, - закивал старик, - а сейчас, зная всё наперед, захотел бы ты изменить свою судьбу?
Сарваш ничего не ответил, только загадочно улыбнулся. Теперь, может, и нет. А тогда он был молод и пуглив. Он ведь не рассказал старом китайцу, что в пещере Владычицы были и смертные люди, и что своей заколкой она вспарывала им кожу, чтобы пить их кровь, ту самую росу, как говорили о ней даосы.
– А что же дальше, - спросил старик, - ты нашёл дорогу домой?
– Да, не скоро, но нашёл.
– А невеста, дождалась ли она тебя?
– Нет, - пожал плечами Сарваш.
– Больше года прошло, как я вернулся. Все считали, что я погиб в пустыне, а её выдали за другого.
– Но ты увидел Кайфэн?
– Да, но только через тридцать лет, когда смог добраться до тех краев.
– И как? Понял ли, почему твой дед вернулся туда?
– Понял. На его месте я бы тоже сбежал из Буды. Впрочем, именно это я и сделал.
На этом они и расстались. Сарваш был спокоен, что старик исполнит его поручение, а если и разболтает своей родне секрет вечной молодости Сарваша, то вряд ли кто-то воспримет этот рассказ всерьёз - не те нынче времена.
Через неделю в Нью-Йорк вернулся Синдона. Больше бумажных журавликов он не собирал, только ходил по кабинету, не находя себе места.
– Ездил в Белый Дом, просил поддержки у администрации Никсона, - монотонно говорил Синдона, словно зачитывал отчёт о проделанных действия.
– Я предложил им миллион долларов для президентской компании. Они отказались.
– Разумеется, отказались, - произнёс Сарваш.
– Подобные вещи противоречат закону.
Синдона скривился:
– Я тебя умоляю... Проще вести дела с единоличными диктаторами вроде Сомосы, чем с демократически избранными правительствами. У них слишком много комитетов и контролирующих органов, да ещё они всё время норовят воззвать к честности - хуже для банковского дела и не придумаешь. Между прочим, Банк Рима даёт мне 128 миллионов долларов, - произнёс "Акула" и добавил.
– И этого мало.
Сарваш молчал и выжидающе смотрел на Синдону, а того потянуло на откровения.
– Добрые люди сказали, что министерство финансов уже потирает руки и готовит ликвидаторов для моего банка в Милане.
– Ну, это ведь такая малость.
– Что ты имеешь в виду?
– удивился его дерзости Синдона.
Сарваш пожал плечами и улыбнулся со словами:
– Хотя бы то, что вам могут припомнить вывод валюты за пределы Италии, а это финансовое преступление.
– Что за морализаторство?
– фыркнул Синдона.
– Знаешь, Изаак, тебе никогда не стать настоящим банкиром только потому, что у тебя есть принципы. А ещё тебе невдомёк, как пользоваться надежным оружием - оружием шантажа.
Сарваша это признание немало развеселило. Это он не банкир? Это он не умеет шантажировать? Видимо Синдона разбирается в людях ещё хуже Карлы.
– А у вас, значит, есть рычаги давления на министерство финансов Италии?
– Есть, - не без гордости признался Синдона, - они бы были и у тебя, не будь ты так глуп и упрям, когда отказывался присоединиться к братству достойных людей.
– Я привык рассчитывать только на свои силы.
– Вот и плохо. Так ты мало чего добьешься в профессии.