Страж
Шрифт:
— Вот именно, — она посмотрела на меня. — Потому что кто-то очень хотел, чтобы ты им стал.
Я молчал. В голове всплыла старая фраза Салине на одной из лекций: «Подозрение — это оружие. Главное, в чьих оно руках».
— Это неудивительно, — сказал я. — Меня не все любят. Я чужой в собственном клане и бастард. Для кого-то — кость в горле и выскочка, для других — напоминание о старых ошибках. Подставлять меня уже скоро станет правилом хорошего тона.
Ильга шагнула ближе.
— Пока ты таскался по Ржавой
Я нахмурился.
— Говори.
— Ночью подходил один парень в тёмном плаще. Не Пламенник, не Белотканник. И не страж. И в охране его тоже не было.
— Не тяни, — поторопил я. — Ко это был?
— Он из Альбигора. Один из ваших. Молодой. Ходил вокруг, как будто что-то высматривал. Его заметили, но не обратили внимания. А вскоре раздался взрыв…
— Имя?
— Они не запомнили. Темно было. Но один запомнил лицо. Сказал, он ушёл на вылазку к ретранслятору. С твоим отрядом.
Я напрягся. Список лиц, с которыми я ходил туда, был коротким.
Из мужчин-Альбигорцев только ассистент Салине, я, Тар и…
— Дерьмо.
Ильга повернулась, прищурилась, и взгляд её упал на внутренний двор форта. Я последовал за ней.
— Вот же он, — сказала Ильга. — На него мне указали…
Через двор шёл Остен Рейвель. Наплечники, перевязь, меч. Смотрел прямо вперёд, не замечая нас. Как всегда — замкнутый, сдержанный, погружённый в свои мысли.
— Ты уверена? — спросил я.
— Мне указали на него.
Комнаты магистра Салине были самыми тихими в форте. Даже слишком. Магия порой требовала абсолютной тишины.
Салине стояла у окна и читала один из журналов, который мы достали в разрушенной лаборатории. Юрг Ной сидел в углу на краешке кресла, будто это кресло могло его укусить. Он не любил замкнутых пространств и разговоров без свидетелей. Особенно когда речь шла не о боевых построениях, а об интригах. Особенно — когда под подозрением был один из своих.
— Закрой дверь. Ром, — бросила Салине, даже не повернувшись.
Щелчок замка был почти символическим: после таких разговоров двери не открываются просто так.
— Говори, — сказала она. — Только быстро и по делу.
— Не думаю, что это вам понравится, — начал я, подойдя к столу. — Но выбирать уже поздно. Есть кое-какая зацепка по пожару.
Я рассказал всё. Про разговор с Ильгой, про слова сторожа, про силуэт возле склада, про совпадение с тем, кто был со мной на вылазке. И про то, как Ильга узнала лицо.
— Остен Рейвель, — выдохнул Юрг, не веря своим ушам. — Ты уверен?
Я замолчал на мгновение — и вдруг понял, что в ту ночь, на вечеринке и в начале пожара я его не видел ни разу.
— Не уверен. И поэтому пришёл к вам. Не хочу разбрасываться обвинениями,
Салине и Юрг переглянулись.
— Нет. Не может быть, — покачал головой командир. — Остен — боец. Он не из тех, кто вредит клану. Да и зачем ему это?
— Не знаю. И поэтому пришёл к вам, — отозвался я. — Остен после изгнания из Альбигора словно ходит в собственной тени. И тень эта растёт.
— Ты что, в мозгоправы записался?! — рявкнул Юрг. — Он — сын барона! А ты и сам с трудом держишься. У всех нас после гибридов мозги на нитке держатся. Но это не повод обвинять того, кто…
— Я не обвиняю, — спокойно перебил я. — Я передаю слова, которые услышал. И прошу проверить осторожно. Без шума.
Салине, всё это время молчавшая, повернулась.
— Перед пожаром, — сказала она тихо, — Остена действительно никто не видел. Я уже наводила справки обо всех. И о твоем маленьком приключении с огненной девицей мне тоже известно, Ром.
— Оправдываться не стану.
— Я и не требую этого. Прошу лишь проявлять осторожность.
Юрг опустился обратно в кресло.
— Это всё равно не доказательство, — сказал он. — Я знаю Остена Рейвеля с детства. Он не поджигатель. Не убийца.
— Однако он оказался в Элуне не за подвиг, а за то, что предал соклановца, — напомнила Салине. — Кто знает, что за мрак мог поселиться в его душе с тех пор.
Наступила тишина. Салине отложила журнал.
— Нужна проверка, — сказала она. — Но тихо. Элунцы считают его своим. Если устроим громкое разбирательство без основания, будет скандал. Я поговорю с Варейном. Мы давно знакомы, и ко мне он прислушается.
После прогулки до ретранслятора наряд на склад в помощь хозяйственникам казался отпуском.
Вчера меня называли героем. А сегодня я оказался раздатчиком тушёной высушенной свеклы и контролёром ячменных котомок. Но, по крайней мере, страдал я не один.
Мне в пару дали Элвину. Правда, страдала она красиво — с рукавами, закатанными до локтей и обнажавшими изящные запястья. Её пальцы порхали над весами и мешками, идеально отмеряя порции, которые укладывались в коробки так ловко, будто она тренировалась фасовать пищу с рождения.
— Ром, коробки кончились, — сказала она через плечо. — Ты уже собрал новые?
— Ага.
Я передал ей сразу несколько картонных коробочек, которые сооружал на месте.
Мы стояли под навесом у продовольственного склада. Слева — бочки с подсоленной рыбой, вправо — ящики с вяленым тенежабром, в центре — кучи сушёного бурого гриба. Всё это мы вкладывали в стандартные пайки: мешочек хлеба из серой муки, кусок сухосола, чай из зололистника. А для офицеров и больных — иногда орехи и сушеный ночной виноград. Иногда.