Стрелки Аустерлица
Шрифт:
Я же сказал ему:
— Со своей стороны я тоже вполне верю в ваш серьезный боевой опыт, майор. Но, ваш опыт касается ваших австрийцев. И потому вы не знаете, на что способен простой русский солдат, когда дело идет о выживании. Уверяю вас, мои солдаты справятся и с вражескими егерями, если нужно. Я верю в своих солдат.
Австриец ухмыльнулся разбитыми губами и, почесав свою рыжую бороду, проговорил:
— Что вы доверяете своим солдатам, Андрей, то это, разумеется, хорошо. Но, насколько я понял на нашем маленьком военном совете, куда вы меня столь любезно пригласили, хотя не так давно мы с вами били друг другу морды, у вас нет четкого плана. Вы просто стараетесь вести отряд на восток, чтобы, в конце концов, выйти к границам своей страны. Вот только
Я попытался объяснить:
— У Кутузова имелись планы отхода и на Будапешт, и на Краков. Это так. Но, дело в том, Вильгельм, что я, получив контузию, провалялся без сознания целую неделю, не зная, куда точно двинулись наши войска по окончании сражения. Контуженным я оказался в окрестностях замка Гельф, куда меня перевезли в бессознательном состоянии. У меня не имелось точных сведений о движении нашей армии после битвы, да и время было упущено. Решив, что французы станут преследовать наших независимо от того, какое из двух направлений для отхода предпочтет Кутузов, я, чтобы не нарваться на французов, начал движение посередине между этими двумя направлениями, понимая, что прямо к горам Кутузов русские войска уводить точно не станет.
— Вы что же, собрались повторить Швейцарский переход вашего Суворова через Альпы? Но, он, помнится, переходил горы не в декабре, — удивился барон.
— Но и Карпаты пониже Альп, — заметил я.
— Рисковый вы человек, — сказал Вильгельм, отхлебнув глинтвейн из кружки.
— Можно подумать, что вы сами, барон, не ведете своих солдат в том же направлении, — улыбнулся я.
Майор покачал головой, сказав:
— Нет, в горы вести своих людей сквозь снег и холод я не собирался. Цель моего похода гораздо ближе — это заброшенный монастырь. Я не дошел туда совсем немного, остановившись здесь. И то лишь потому, что мои разведчики пропали. Но сейчас понятно, что французские егеря успели к монастырю раньше, устроив охоту на моих разведчиков, которые, наверняка, попались в их ловушки.
— И что же вы собирались делать в этих мертвых руинах? — спросил я.
Он взглянул хитро, проговорив:
— Это моя военная тайна. Но вам, князь, я ее открою. Туда должен мне на выручку из Лузны подойти резервный полк моего родного дяди графа Йозефа Бройнера-Энкровта. Он полковник, уполномоченный собирать ландштурм из резервистов.
— И как же вы дали ему знать о своем прибытии? — заинтересовался я.
— Я отправил почтовых голубей из голубятни Злина, — объяснил он.
— И вы уверены, что это сработает? — удивился я.
Он пожал плечами:
— Почему бы и нет? Раньше срабатывало. Я часто пользуюсь голубиной почтой там, где есть голубятни.
А я вспомнил, что в эти времена такой способ пересылки сообщений, действительно, распространился по Европе. Потому спросил:
— Нельзя ли и мне послать какого-нибудь почтового голубя в Россию, чтобы дать знать моей семье о том, что я жив?
Но, Вильгельм фон Бройнер, взглянув на меня с сочувствием, объяснил:
— Это весьма затруднительно, князь. Понимаете ли, вся подобная передача корреспонденции строится на том факте, что голуби умеют от природы возвращаться к родному гнезду даже из дальних стран. Потому те люди, которые занимаются голубями, налаживая голубиную почту, сначала перевозят голубей между городами в клетках. И потом, когда какого-то голубя выпускают, привязав к его лапке записку, он, возвращаясь в свое гнездо, приносит сообщение издалека в то место, откуда его вывезли. Но, для этого нужно заранее перевезти голубей от их гнезд в те места, откуда сообщения предполагается отправлять. И там должны иметься голубятни с людьми, которые умеют различать птиц определенных пород и работать с ними. Все это
Пока мы с австрийцем беседовали, доедая ужин, снаружи послышался какой-то шум, и прямо в штаб ввалился запыхавшийся и раскрасневшийся от мороза Дорохов, завернутый в простыню, запорошенную снегом, использованную в качестве маскировки. А вместе с поручиком пожаловали и его разведчики в подобном же наряде. Они все вместе несли на растянутой шинели какого-то незнакомого человека, связанного по рукам и ногам ремнями. Увидев недоумение на наших лицах, Федор сказал мне и майору:
— Вот. Притащили одного французского егеря на допрос. Взяли без шума и без потерь. Оглушили только немного по голове. Ну, ничего. Кляп надо вынуть, да влить ему в глотку что-нибудь погорячее, так сразу и очухается лягушатник.
Дорохову опять здорово повезло. Глядя на него с восхищением, я снова подумал: «Вот бывают же люди с такой завидной военной удачей, как у этого поручика! Заговоренный он, что ли? Хорошо, конечно, что такой человек помогает мне, а не врагам. И что бы я без него делал? Впрочем, неизвестно, дело тут все-таки больше в удаче или же в смекалке самого Федора в сочетании с его талантом к военному делу и личной отвагой?»
Я тут же позвал денщиков, приказав накрыть прямо в штабе стол для наших героев. И четверо разведчиков присоединились к ужину. Пленника развязали, вынули из его рта кляп, подождали, пока он прокашлялся и дали выпить глинтвейна. А потом, когда пленник уже вполне пришел в себя, начали допрашивать. Француз почти не пострадал, если не считать крупной набухшей гематомы на лбу, куда пришелся удар, оглушивший его.
— Как зовут? Сколько лет? Откуда? Какая военная часть? — задал я для начала стандартные вопросы черноглазому усатому парню с всклокоченными кучерявыми волосами, немного похожему на нашего беднягу корнета Жиркова, которому я собственноручно отпилил ногу.
— Шарль Дюмарье, 22 года. Из Дижона. Служу солдатом в полку конных егерей, — ответил он. Потом зачем-то эмоционально добавил, хотя никто не просил:
— В армию я вступил добровольцем, потому что верю в нашего императора Наполеона. Он завоюет весь мир! И вы, русские и австрийцы, проиграете эту войну. Да вы уже ее проиграли!
— Мы проиграли сражение возле Аустерлица, но не войну, — вставил Дорохов.
Но, француза пробило на разговор, наверное, от пережитого шока, когда его выкрали с поста наши разведчики, и он очнулся уже здесь, в нашем штабе. Во-всяком случае, говорил он громко и с явным призрением к нам:
— Вы даже можете победить в какой-нибудь битве. Но, Бонапарт неумолим! Его не остановить! Он сметет все на своем пути, словно молот Христов! И мы, французы, пройдем по вашим трупам дальше. Потому что нами и нашим императором движет жажда справедливости!
«Он просто какой-то фанатик», — подумал я, сказав:
— И что же вы называете справедливостью, молодой человек? Захват чужих земель? Или то, что ваш, так называемый, «император» Наполеон узурпировал власть в вашей стране?
— Я называю справедливостью нашу демократию, которую Франция несет миру! А вы все живете в монархиях! — выпалил он.
«Еще один фанатик демократии, больной на всю голову, вот кто это! Демократ чокнутый, готовый нести другим свою демократию на штыках! Вот только, он не понимает, что слова „демократия“ и „император“ плохо сочетаются», — сделал я вывод. И все же, желая получить от него полезные нам сведения, я переменил тему, поинтересовавшись более прагматическими вопросами. Меня больше всего интересовала численность егерей, расположение их позиций и постов. Впрочем, как раз на эти вопросы пленный егерь отвечать совсем не хотел. И мне пришлось приказать солдатам: