Стригунки
Шрифт:
— Ну и злющая она сегодня! — отметил Мухин.
— Ей Поликарп дает прикурить, — сказал Коля. — Я однажды около кабинета директора проходил, слышал, как он ей сказал: «Вы формалист, Варвара Леонидовна».
Дома у Поликарпа Александровича друзей ждало разочарование.
— Не приехал он еще, мальчики. Жду. Вот-вот должен быть, — сказала его жена. — Где-то в дороге находится.
Глава двенадцатая
После Малоярославца проводницы
Наташа сложила в чемоданчик стакан с маслом, полбуханки домашнего хлеба, баночку варенья, ножик, салфетку и недочитанную «Военную тайну» Гайдара.
«Чем бы теперь заняться? — томилась она, глядя в окно. — Километров сто осталось. Еще два часа езды, не меньше».
Наступал рассвет. В вагоне погасли матовые лампочки. За окнами на фоне посветлевшего неба все четче и четче вырисовывались контуры пробегавших мимо деревьев. В низинках, над болотцами, потревоженный набежавшим ветерком, колыхался предрассветный туман. Облетающие покрасневшие осинки словно топтались в этих молочных лужах.
— Люблю эту пору. И у вас горячее время… — протирая очки, неопределенно сказал седеющий сухощавый мужчина, стоявший рядом с Наташей. — Самый интересный возраст у вас. Стригунки, вот кто вы сейчас, — пошутил он и спросил: — Ты в каком классе учишься?
— Буду в седьмом.
«Стригунки!» Наташе очень понравилось это сравнение. Это самые хорошие жеребята. Они уже не сосунки-несмышленыши и не взрослые кони. Даже не пристяжные.
— Ты домой, путешественница, или из дому? — спросил спутник.
— В Москву, к папе. Он на курсах председателей колхозов учится.
— И давно?
— Второй год. В Москве при Тимирязевской академии ему комнату дали.
— А сами-то вы откуда?
— Из Домодедова, из Брянской области. Отец один в Москве живет. Вот я к нему и еду, чтобы ему не так скучно было. Когда сготовлю, когда постираю…
— Мама, значит, одна осталась?
— Нет у нас мамы, — Наташа вздохнула. — Маленькой я была, когда она умерла.
Спутник подосадовал, что задал последний вопрос, и, секунду помолчав, чтобы смягчить неловкость, спросил:
— Ну, а отметки как? Приличные?
— Хорошие.
— Это самое главное. На душе, значит, спокойно.
И от этой самой фразы на душе у Наташи вдруг стало, наоборот, неспокойно: «Зачем я соврала, что хорошие? Ведь есть же одна тройка, по алгебре…»
Поезд подходил к Наро-Фоминску. Справа показались фабричные корпуса. Слева за деревьями виднелась небольшая речушка Нара.
Мужчина в очках прильнул к окну.
— Вот здесь был передний край обороны Москвы, — задумчиво сказал он. — Вот там на окраине города стоял наш полк.
Поезд прогромыхал по мосту.
— Вот ту ветлу видишь, у которой макушка срублена? — продолжал
Поезд сбавлял скорость.
«Что он за человек?» — думала Наташа о спутнике.
Очки, седые волосы так не вязались с миной, с боевым окопчиком, с рассказом о срубленной миной ветле.
— Пойду посмотрю станцию, — сказал мужчина в очках и накинул на плечи пиджак.
На левом борту пиджака девочка заметила лесенку орденских лент и медаль «За взятие Берлина».
…Дальше до Москвы поезд шел без остановок.
Мимо окон уже мелькали дачные платформы. На них было еще пустынно. Вот-вот собиралось выглянуть солнце.
Человек в очках вдруг повернулся и позвал Наташу:
— Иди-ка сюда. Посмотрим восход солнца.
Наташа подошла к окну.
На горизонте загорелась золотая точка. И, словно из-под земли, стало расти бело-розовое в лучах восходящего солнца сказочно воздушное здание, увенчанное золотым шпилем.
— Как красиво! — не удержалась Наташа.
— Это университет. Его издалека видно. Представляешь, какой он высокий?
— Вы, наверно, ученый?
— Учитель.
В репродукторе щелкнуло, и диктор объявил:
— Внимание! Наш поезд прибывает в столицу нашей Родины, ордена Ленина город Москву!
Наташа подъезжала к Москве впервые. Учитель был коренным москвичом, но, подъезжая к Москве, волновался не меньше Наташи.
По радио загремел марш:
Утро красит нежным светом Стены древнего Кремля…Поезд входил под высокий свод вокзала. На подножки уже вскакивали носильщики.
На перроне среди многочисленных встречающих стоял высокий мужчина в сером костюме со значком депутата Верховного Совета РСФСР на борту пиджака.
— Папа! — закричала Наташа, увидев его. — До свидания! — поспешно сказала она учителю, схватила чемоданчик и стала пробираться к выходу.
Отец с дочерью вышли на привокзальную площадь. Губин открыл дверцу такси и сказал шоферу:
— Дмитровское шоссе.
Несколько минут спустя к стоянке такси вышел и учитель. Он аккуратно сложил в багажник такси ящички, в которых, судя по всему, был виноград, и сел рядом с шофером.
— Дмитровское шоссе, — сказал он, и машина тронулась.
Глава тринадцатая
Вася стоял в дверях с чемоданчиком в руках и думал: «Почему так тихо?» И догадался: «Часы! Остановились часы».
На столе стоял прокисший суп, лежал засохший батон. А на полу, разметав в стороны шнурки, лежал большой отцовский ботинок.