Строители

Лондон Лев Израилевич

— Интервью! — ужаснулся я. — Так у нас же еще ничего не сделано.

— Я свободна?

— Да, конечно.

— В приемной вас ждет много посетителей, — сухо предупредила она, подошла к окну, произведя невероятный переполох среди голубей, разгуливавших по широкому карнизу, по-хозяйски раскрыла створки и вышла из кабинета.

— Что будем делать? — машинально повторил я.

Они молчали.

— Знаете что, Виктор Константинович, — наконец сказал Мякишев. — Мы вам не поможем. Теперь я действительно понимаю, что без настоящей диспетчеризации, только настоящей, —

строго подчеркнул он, — нам не обойтись. Делайте. Я даже не могу вас разгрузить от сдачи июньских объектов. Единственное, что я могу вам обещать, это на следующем техническом совете не трепать вам нервы. — Он улыбнулся как-то хорошо, немного смущенно.

Я впервые увидел его улыбку и подумал, что он, наверное, добрый человек, а страшные рачьи глаза ему дала природа для самозащиты.

— Спасибо, Федор Петрович!

— За что? — удивился он.

— Мне будет легче работать, если начальники отделов откровенно станут говорить со мной. — Я посмотрел на Обедину, какая-то тень промелькнула по ее кукольному лицу.

Я позвонил еще снабженцу своего бывшего СУ Митрошину.

— Иван Авдеевич, что у вас делается с ночным раствором? Кто-нибудь контролирует?

— А, Виктор Константинович! Как живете?.. Честное слово, не знаю. Прорабы пишут заявки, мы их передаем на завод. А там черт его знает, получают они раствор ночью или не получают. Прорабы молчат, ну и я молчу. Мне кажется, они и сами не знают. Вот так, Виктор Константинович… Не даете вы нам жить спокойно, — он рассмеялся. — Завозили раньше раствор в восемнадцать часов — и всю ночь тихо и спокойно… Так нет, нужно еще ночью людей будоражить! Как это я сразу не сообразил, что это ваша затея.

— Так ведь, Иван Авдеевич, срок годности раствора всего два часа.

— Так-то оно так, да ведь и раньше строили, дома стоят.

— А протечки, Иван Авдеевич? Это от плохого раствора… И монтировать на таком растворе трудно.

— Да, — вздохнул он, — вас не переспоришь. Словом, что делается ночью — не знаю. Никто не знает. Ну, бувайте, Виктор Константинович, все правильно, только ни к чему это.

Я вышел на улицу. Хотя уже было двенадцать часов — время обеденного перерыва, но солнце — там, за много миллионов километров от земли, работало вовсю, без диспетчеризации, без совещаний и даже без дополнительной оплаты. Москвичи ходили в весьма облегченных нарядах. У входа в новую гостиницу «Интурист», под длиннющим козырьком, в котором, вопреки его назначению, было устроено большое отверстие, несколько туристок щеголяли в шортах. Я подумал, что, не дай бог, их увидит наша секретарша — не миновать тогда беды.

Много, конечно, написано прекрасного и поэтического об осени, о зиме с голубым, искрящимся снегом, о весне, но будем честными: разве есть время лучше лета, свободнее лета, краше лета, даже с его жарой, пылью и раскаленным асфальтом? А если говорить о строительстве, то настанет день, когда будет принято вызвавшее бурю протестов мудрое предложение — установить летом на стройке более продолжительный рабочий день, чем зимой.

…Мне посчастливилось, я застал

главного механика главка на месте, он сидел за своим маленьким столом.

— Сколько же вам нужно аппаратов дальней диспетчерской связи? Между прочим, кто вам сказал, что мы их получили? — деловито поинтересовался он.

— Двадцать пять.

Он негромко рассмеялся:

— Сколько?

— Двадцать пять, — повторил я.

— Три, и ни одного больше.

— Тогда мне не нужно ни одного. Вот смотрите, — я передал ему схему. — Это полная диспетчеризация нашего треста: девятнадцать аппаратов на объекты, один в трест, три в СУ, в диспетчерскую треста механизации, на растворный завод.

— У меня всего пятьдесят штук!

— Ну, конечно, вы раздадите их по одной штуке на трест, поровну, чтобы никого не обидеть. Так?.. А мы будем смотреть на этот аппарат, и он станет будить в нас мечты о диспетчеризации… Так?

Он снова негромко рассмеялся, перегнулся через свой маленький столик и похлопал меня по плечу:

— Ядовито… но, наверное, справедливо. Только я сам не могу… а ну, была не была, позвоню Левшину. — Он снял трубку, набрал трехзначный номер. — Докладывает Донской. Тут пришел ко мне главный инженер треста Виктор Константинович… Да, просит отдать ему двадцать пять аппаратов «Молния»… У нас всего пятьдесят. По-моему, у него предложение дельное… — Он послушал еще немного и положил трубку.

— Не соглашается, приказал вам немедленно зайти к нему.

Я попрощался. Он задержал мою руку.

— А вообще заходите, мне Сорокин о вас рассказывал, как вы на техсовете шуровали… Время еще, понимаете, не подошло. Подойдет оно, и все станет на свое место. — Механик все улыбался.

Я думал об этой улыбке, которую уже не раз замечал у работников аппарата главка, министерств. Иногда мне казалось, что эта улыбка означает: «Ах, молодое время, молодое время! Вот видишь, сейчас работаю в аппарате, рад был бы тебе помочь, да сам ничего не решаю. Так что ты уж не обижайся».

Пройдут годы, я изменю свое мнение, но сейчас, в этот июньский день, я дал себе слово: никогда не работать в аппарате.

В приемной Левшина новый секретарь. Прежняя, всегда улыбаясь, кивала: мол, проходите, пусть уж сам Левшин решает, принимать вас или нет, зачем это мне вмешиваться…

Екатерина Ивановна, новый секретарь, провела со мной целое собеседование, чтобы уточнить, почему я решился побеспокоить Левшина.

— Но позвольте, Екатерина Ивановна, Левшин только что приказал мне срочно зайти к нему.

— Это не имеет значения. Понимаете, он очень перегружен, и наша с вами обязанность экономить его время. Ведь он даже покушать не успевает. — Мне показалось, что в ее черных глазах блеснула влага. Она еще несколько минут пыталась упросить меня не ходить к Левшину, пока он сам не выглянул в приемную.

— Чего вы тут лясы точите? Я же просил вас немедленно зайти.

И все же Екатерина Ивановна успела торопливо шепнуть мне:

— Только вы не задерживайтесь, миленький. Ему сейчас из буфета принесут чай!