Стяжатель
Шрифт:
— Ну хоть что-то хорошее в моей жизни, — с фальшиво обреченным видом вздохнула Асуми.
— Кроме того, что ты провела бой, победила, а перед этим тебя спасли от смерти? Не считая потенциального избиения от Хито-Хито?
— Эй, я бы его уделала!!
— Он атакует сразу, максимально серьезно, только по уязвимым точкам организма, включая глаза, пах и уши. А заодно может предсказать все твои движения. У тебя не было шансов.
— Против тебя же были! Сам говорил, что я тебя чуть не ушатала! — возмущение из девушки излилось полноводной рекой, она даже попыталась пойти самостоятельно, но не преуспела.
— Я с тобой дрался, а не пытался победить любой
На меня посмотрели, как на чудовище. Да уж, рассказывать, что было совсем недавно в заброшенном здании, где обосновались сукебан, точно не стоит.
Стоило нам зайти в дом, как на Асуми напала соскучившаяся Эна, не обращающая внимание на болезненное скрипение подруги. Такой сестра её и утащила, радостно сообщив мне, что у неё в комнате образовался почти полный комплект, так как там присутствуют Шираиши и Сахарова. На вопрос, что она имеет в виду, последовало неприличное женское ржание силой в одну младшую сестру, на которое среагировал Такао, выглянув из зала и выдав Эне подзатыльник. Та тут же заворчала, призывая брата оставить путь насилия и встать на путь покупки девушкам вкусняшек, но получив еще один воспитательный шлепок, поволокла пыхтящую Асуми наверх, громко жалуясь на произвол, шовинизм и прочую чепуху. Кивнув брату, я проследовал в свою комнату. Нужно было лечь отдыхать, ребра, стянутые повязкой, ныли немилосердно.
Не успел я раскрыть свою книгу, как в дверь поскреблись, а затем даже открыли. На пороге стояла Шираиши Мана, тут же проскользнувшая внутрь после того, как я ей кивнул. Закрыв за собой дверь, девушка, помявшись пару секунд, подошла к кровати с лежащим мной, очень аккуратно устроилась рядом, а затем принялась тихо плакать в плечо. Я не возражал.
Совсем недавно, стоя в электричке, я догадался, что новости Мане нужно сообщить не здесь, а, как минимум, в присутствие её матери. Это оказалось очень верное решение, авторитет родительницы, каждое слово этой женщины, все воспринималось Маной максимально внимательно. Именно Айка сумела объяснить дочери, почему её отец решил умереть таким образом… но это вовсе не значило, что, приняв это, Мана смирилась с происходящим. Для неё отец был единственным источником тепла в жизни. Ей отчаянно не хотелось, чтобы он умирал вообще.
Увы, Суичиро Огаваза, которому дали взглянуть трезвым взглядом на его жизнь, увидел, что этой жизни просто не существует. На этом прокалывается множество доброхотов, помогающим заблудшим и павшим подняться с колен. Когда те поднимаются и оглядываются, то видят вокруг себя, в самый нужный момент, лишь пустоту, потому что самаритянин уже ушел с чувством выполненного долга, а больше ничего рядом нет. Нечего ценить, нечего любить, нет причин дышать. Мой ущербный учитель, придя в себя, понял, что жить ему незачем.
За чужой счет? За чужие заслуги? С нулевыми перспективами? Вечно завися от своего нелюбимого ученика, имеющего такое влияние на его дочь? Что же, я немного понимаю в людях, но достаточно, чтобы увидеть, что у Огавазы нет выхода. Как, впрочем, и у меня.
Поэтому я лежу, обнимая одной рукой Ману Шираиши, а сам думаю о смертных. Слабость вынуждает их объединяться, соединяться с другими паутиной отношений, вступать в сложную игру с неопределенными правилами. Там, где я поднимал мертвеца, вызывал демона, или вынуждал кого-либо другого делать то, что мне нужно, человек, чаще всего, просто бы опустил руки, приняв, что бессилен
Или же она меня задушит.
Через пару часов задремавшая уже Мана подпрыгнула, как будто её укололи, а затем, по своему обыкновению, убежала, торопливо кивнув в ответ на мою просьбу позвать мать. Пришедшую же Ацуко, которая, судя по доносившимся до меня звукам, вовсю досаждала дочери и её подругам, я решил использовать с куда большей выгодой для семьи — заставил её помогать мне с планированием следующей презентации. К нашей работе вскоре присоединился отец, у которого в подобных делах был немалый опыт, а затем это нас так увлекло троих, что ужин был вынужден делать Такао.
Причем, аж на восемь человек. Брат у меня не робкого десятка, он подключил девчонок, так что всем было вполне весело… за исключением наших запасов провианта.
— А вы удивительно собранные, когда занимаетесь чем-то серьезным, — удивленно резюмировал я, разглядывая мать, вдохновленно расставляющую листы с графиками по стене, — Жаль, что я не знал об этом раньше.
Родители испуганно переглянулись.
— Мы просто пытаемся отвлечься от переживаний! — жалко и неубедительно пропищала мать, хлопая глазами, — Тебя же побили, Кира-чан…
— Да, я так и понял, — серьезно кивнул я, — Но на самом деле, спасибо. Возможно, если эта задумка осуществится, то вам больше не придется работать. Сможете сидеть и целоваться на диване до конца жизни.
— Не-не-не, сын! Везде… везде важен баланс! — торопливо забормотал отец, видя, как в глазах его любимой женщины разгорается неистовый пожар лени и разгильдяйства, — Нельзя нарушать баланс! Если счастья будет слишком много, то мы рискуем…
— Ну надо же хотя бы попробовать! — жарко обратилась Ацуко к мужу, прижимая руки к груди, — А вдруг у нас получится, дорогой?!
Начинающуюся дискуссию перебил вопль сестры, призывающий всех обитателей дома к столу. Намечался еще один шумный вечер в семье Кирью, в течение которого одна младшая сестра получит еще два подзатыльника, решив ввести в обиход термин «гарем Акиры». Правда, меня насторожит, что особого возмущения этот момент у наших гостей не вызовет.
///
Сверкая в темноте маленьким носовым прожектором, легкая моторная лодка, подпрыгивающая на волнах, быстро приблизилась к небольшому, выкрашенному белой краской причалу. Как только ход замедлился, из неё выпрыгнул один-единственный пассажир, даже не подумавший о том, что лодку нужно привязать. Высокий, молодой, мускулистый, одетый лишь в трусы-боксеры, он оглядывался по сторонам, напоминая хищного зверя. Вокруг никого и ничего не было, лишь он, одинокий берег в ночи, дрейфующая от причала лодка, да сумка с дипломатом, лежащие на видном месте у этого самого причала.
Прямо на песке, под единственным работающим тут фонарем.
Быстро сойдя с причала, мужчина замер на секунду, напряженно оглядываясь по сторонам, во тьму. Его тело было изукрашено ссадинами, сечками и припухлостями, на ребрах и плечах наливались черным синяки, а лицо было распухшим, создавая впечатление, что по нему били снова и снова. Тем не менее, мужчина не был похож на избитого, скорее наоборот. Сбитые и кровящие костяшки его кулаков могли служить доказательством, что на удары он отвечал ударами.