Суд идет
Шрифт:
— Подумайте хорошенько, вечером скажете, — спокойно говорил директор и тут же на глазах подчиненного принимался за другие дела.
По магазину директор ходил важно, гордо и неторопливо. Ольге всегда казалось, что Ануров занят совершенно другими, не относящимися к работе мыслями. Была на его лице какая-то неизгладимая, тайная печать не то разочарования, не то тревоги.
В отличие от многих директоров как крупных, так и мелких магазинов, которые, как правило, унижаясь, умоляют покупателя, когда дело доходит до жалобной книги, чтоб тот смилостивился и не писал жалобу, Ануров никогда не
И вот теперь, поднимаясь по винтовой лестнице в кабинет директора, Ольга отчетливо представила себе густые черные брови Анурова, из-под которых на нее будут смотреть тяжелые глаза. Сердце ее билось гулко. У дверей на черном стекле серебряными буквами было написано одно слово: «Директор».
Она остановилась, сжимая в руках пакет с деньгами.
Молоденькая секретарша подняла на Ольгу свои игольчатые накрашенные ресницы.
— Что с тобой, Олечка? На тебе лица нет.
— Сима, мне нужно срочно к Борису Лаврентьевичу! — прерывающимся голосом сказала Ольга. — Я умоляю тебя, доложи ему обо мне! Это очень важно. У меня непорядки с кассой.
Секретарша, ни о чем больше не расспрашивая, скрылась за дверью директорского кабинета, а через минуту вернулась.
— Проходи. Только ненадолго.
— Разрешите? — робко проговорила Ольга, чуть приоткрыв дверь в кабинет директора.
В ответ услышала спокойное, приглушенное «да».
Ольга вошла.
Ануров что-то писал. Ни разу не подняв взгляда на вошедшую, он оставался недвижим несколько минут. Лишь черная китайская ручка с золотым пером неторопливо плавала по белому листу бумаги.
Чувствуя неловкость (Ольге показалось, что о ней совершенно забыли), она откашлялась и вторично поздоровалась с директором.
В знак приветствия Ануров еле уловимо кивнул головой и продолжал писать.
— Я к вам, Борис Лаврентьевич.
Директор дописал слово, поставил точку, размашисто расписался и положил ручку.
Словно разрезав пополам стол и пол кабинета, на Ольгу поднялся медленный тяжелый взгляд. Директор помолчал и устало произнес:
— Я вас слушаю.
Ануров сидел в мягком кресле, обитом голубым декоративным бархатом, и просматривал счета. На большом письменном столе из красного дерева аккуратно разложенными стопками лежали документы: заявки, отчеты, ответы торгующих организаций, квитанции… За спиной Анурова, чуть повыше его головы, в позолоченных рамках на стене висели две Почетные грамоты. В углу, рядом с этажеркой, на которой стоял маленький бюст Ленина (нижние полки были заставлены политическими брошюрами и книгами по торговле), стояло свернутое знамя с золотыми кистями. На зеленом сукне стола покоилось толстое зеркальное стекло. Массивный чернильный прибор из уральского камня-самоцвета изображал двух медвежат, играющих со своей матерью — матерой медведицей. В медвежат были вмонтированы чернильницы. Медведица служила пресс-папье.
Бледная, Ольга тихо подошла к столу. Ее всю трясло. В руках она держала пакет с деньгами.
— Чем вы взволнованы
— Борис Лаврентьевич, я совершила преступление. Но я прошу вас выслушать меня до конца.
— Что случилось?
— Я… я, Борис Лаврентьевич, взяла из кассы деньги… А сейчас, когда касса снята, у меня…
— Недостача?
— Да.
— Сколько?
— Тысяча двести рублей.
Голос Анурова звучал спокойно, деловито.
— Зачем вы взяли деньги?
— Борис Лаврентьевич, я расскажу вам все. Понимаете, у меня есть друг, который тяжело болен… Ему нужно срочно выехать на курорт, у него была тяжелая операция…
— Постойте, постоите, Школьникова, не торопитесь. — Ануров жестом остановил Ольгу. — Расскажите подробно, кто ваш друг, что за операция у него была и каким образом вы решились пойти на преступление?
Сбивчиво, время от времени поднимая виноватый взгляд на директора, Ольга рассказала о том, что ее заставило совершить тяжелый проступок. Рассказывая, она нервно комкала в руках пакет с деньгами.
Молчание Анурова Ольге показалось тягостным. Наконец он заговорил:
— Еще кто-нибудь из работников универмага знает, что вы взяли казенные деньги?
— Да… — ответила Ольга и тут же вся съежилась.
— Кто?
— Лилиана Петровна Мерцалова.
— Позовите ее.
— Ее сейчас нет в магазине.
— Где она?
Ольга молчала.
— Где она может быть в рабочее время, кроме магазина?
Опустив голову, Ольга всхлипывала.
— Отлучилась по личным делам?
— Да.
— Так, так!.. Великолепно!.. — Ануров привстал с кресла и, заложив руки в карманы пиджака, смотрел на Ольгу и улыбался. — Молодой специалист, только что со студенческой скамьи! Ей доверили ответственную работу!.. А она в рабочее время покинула свой пост. — И уже более строго, с грозными нотками в голосе, спросил: — Где она сейчас?
Ольга молчала.
— Я вас спрашиваю, где сейчас Мерцалова?
— Она уехала в обком союза за путевкой. А потом должна заехать за деньгами.
— За какими деньгами?
— За теми, что я взяла из кассы. Она их давно уже должна привезти. Тут, очевидно, случилось что-нибудь непредвиденное.
— Так, значит, вы сообща похитили из кассы тысячу двести рублей? Кассир и товаровед? Недурственный альянс! Дуэт, прямо-таки скажем, классический! Вот бы никогда не подумал, что это могут совершить вы и Мерцалова… — Глаза Анурова, как темные жерла двух орудий, не дрогнув, остановились на Ольге.
— Борис Лаврентьевич, Лилиана Петровна не виновата. За деньги отвечаю я. Я попросила съездить ее за путевкой, потому что мне нельзя было отлучиться…
Ануров желчно усмехнулся.
— Перестаньте, Школьникова! В благородство играют благородные люди. У преступников это походит на дешевый фарс.
— Борис Лаврентьевич, делайте со мной, что хотите, отдавайте меня под суд… выгоняйте с работы, но только Лилиана Петровна здесь ничуть не виновата! Она была уверена, что деньги будут возвращены к сдаче кассы.
Ануров спокойно рассматривал золотой перстень на левой руке.
— Сколько недостает в кассе?
— Тысяча двести рублей.