Суда не будет
Шрифт:
— … Заявляю, что это я организовал убийство Васи Седого…
Соколовский вскинул голову.
— Что? — сказал он. — Причём тут Вася?
Я большим пальцем сдвинул на ПМ флажок предохранителя — Лёша перевёл взгляд с моего лица на пистолет.
— Притом, Алексей Михайлович, — сказал я. — Разглашение этой информации невыгодно ни тебе, ни мне. Ты согласен с этим? Вот только я сомневаюсь, что ты промолчишь о моём участии, когда тебя возьмут за жабры. Поэтому мне не выгодно тебя сдавать ни ментам, ни кому-либо ещё. Но и ты теперь трижды подумаешь, прежде чем меня подставишь. Это справедливо, не так ли?
Соколовский посмотрел мне в
— Пожалуй.
— Тогда пиши, Алексей Михайлович. Не отвлекайся.
Я пистолетом указал на лежавшую рядом с Лёшей бумагу.
Соколовский кивнул.
— Ладно, — сказал он. — Пожалуй, тут ты прав. Дмитрий Иванович, повтори. Что ты там говорил о Васе Седом?
Лёша склонился над столом и размашистым почерком увековечил на белой странице продиктованные мною фразы.
— Сегодняшняя дата и подпись, — подсказал я.
Шагнул к Соколовскому. Понаблюдал за тем, как Лёша украсил страницу своим автографом.
Лёша сделал финальный росчерк на бумаге, уронил на стол ручку и с нескрываемым недовольством спросил:
— Что ещё?
— Это всё, — ответил я.
Приблизился к Соколовскому, схватил его за руку. Приподнял украшенную золотым перстнем руку на уровень Лёшиного лица, чтобы на ней остались следы пороха. Лёша вздрогнул. Но он не сопротивлялся — от неожиданности. В свете ламп блеснул глобус, сверкнули капли пота на Лёшином лбу. Чуть сместилась к краю стола написанная хозяином кабинета записка… предсмертная. Я поднёс пистолет к голове Соколовского и плавно нажал на спусковой крючок.
Глава 20
Растревоженный пистолетным выстрелом дом Соколовского я покинул через окно спальни на третьем этаже. Спустился вниз без особых проблем: выбранный мною маршрут будто бы изначально планировался архитекторами дома, как путь для быстрого и безопасного отступления. Через погружённый во мрак сад я добрался до забора, выбрался со двора Соколовского никем не замеченный. Порадовался тому, что мой велосипед всё же дождался меня за кустами шиповника.
Почти квартал я прошёл пешком. Прислушивался к многочисленным голосам прятавшихся в траве цикад, посматривал сквозь доски заборов во дворы домов на улице Крупской, любовался луной и звёздами. Всё ещё чувствовал запахи табачного дыма и сгоревшего пороха: они то ли задержались у меня в носу, то ли ими пропиталась моя одежда. Машины мимо меня проезжали нечасто. Пешеходов я не встретил — обитатели этого района будто бы не выходили по вечерам за ворота.
Я всё же взобрался на велосипед и медленно покатил по пологому склону. Ехал почти беззвучно. Недавно смазанный велосипед не скрипел — лишь тихо шуршали по асфальту шины. Фонари на улице Крупской светили исправно. Ямы на тротуаре встречались крайне редко. Пару раз я заметил перебегавших через дорогу ежей (на окраинах Нижнерыбинска они были частыми гостями). То и дело слышал за заборами звон цепей и лай собак (он будто бы указывал направление моего движения).
У дома с синим деревянным забором светили сразу три фонаря, один из которых стоял в трёх шагах от калитки (неподалёку от той самой шелковицы, о которую мне говорил Соколовский). За забором при моём появлении раздался зычный собачий лай — его тут же подхватил другой собачий голос (потоньше, с истеричными интонациями). Собаки со стороны двора бросались на забор по ходу моего движения, совали носы между досками, скалили клыки, клацали зубами и шипели.
Я остановился около калитки, спешился. Взглянул на
Свет на крыльце дома вспыхнул лишь после третьего нажатия на кнопку звонка у калитки. Собачий лай за забором к тому времени уже напоминал хрипы и визги. Дверь дома приоткрылась. Я увидел шагнувшего на крыльцо невысокого толстяка. В прошлой жизни я видел изображения Виктора Фролова лишь на картинках, что красовались перед выборами девяносто второго года едва ли не на каждом столбе. Вынимал я тогда листовки с агитками Фролова и вместе с газетами из почтового ящика.
Я отметил, что лицо появившегося из дома толстяка вполне походило на известный мне образец. Хотя я и видел изображения Фролова тридцать с лишним лет назад. А вот звонкий голос толстяка я услышал впервые. Мужчина (внешне похожий на Виктора Фролова) окликнул собак — те поначалу не отреагировали на его призыв, силились снести забор. Мужчина окликнул их снова. Лишь теперь собаки отошли от калитки и будто бы нехотя побежали к мужчине навстречу, чиркая по асфальту во дворе когтями.
Я с улицы наблюдал за тем, как толстяк яростно отчитал испуганно прижавшихся животами к земле псов, похожих на помесь лаек и немецких овчарок. Видел, как мужчина неуклюже спустился по ступеням. Толстяк вразвалочку доковылял до забора (он за ремень придерживал при ходьбе свои брюки). Остановился напротив меня по другую сторону калитки, взялся руками за острые верхушки штакетин. Собаки подошли вместе с ним. Но сейчас они не лаяли, а лишь боязливо повизгивали.
— Ты кто такой? — спросил мужчина. — Чего тебе надо?
Его маленькие блестящие глазки осмотрели меня с ног до головы.
Собаки приглушённо тявкнули, будто поддакнули своему хозяину.
Я сообщил:
— Меня к вам прислал Алексей Михайлович Соколовский. Вы Виктор Семёнович Фролов?
— Да. Я. Фролов.
Толстяк тряхнул подбородками.
Я поочерёдно вынул из карманов четыре пачки сторублёвок и показал их Фролову.
— Алексей Михайлович просил, чтобы я передал вам вот это.
Я потряс пачками перед лицом толстяка.
— Что это? — спросил Фролов.
— Деньги. Здесь ровно сорок тысяч.
— Вижу, что деньги. Зачем они мне?
Фролов подтянул штаны, почесал указательным пальцем оба свои подбородка.
— Не знаю, — ответил я. — Велели вам передать.
Толстяк посмотрел мне в лицо. В его глазах отразился свет фонаря.
— Кто, говоришь, тебя прислал? — спросил Фролов.
— Алексей Михайлович Соколовский.
— Лёша?
— Алексей Михайлович.
Фролов снова осмотрел меня с ног до головы, пожал плечами.
— Ничего не понимаю, — сказал он. — Что это за деньги? Для чего? Что это Лёша удумал на ночь глядя?
Толстяк шумно выдохнул. Замершие у его ног собаки снова приглушённо тявкнули.
Я чиркнул по доскам забора прачками банкнот.
Сказал:
— Виктор Семёнович, пересчитайте деньги. В моём присутствии. Позвоните Алексей Михайловичу и сообщите, что получили из моих рук всю сумму.
Фролов уставился на пачки сторублёвок (я держал их в свете фонаря).