Судьба драконов в послевоенной галактике
Шрифт:
– А, - протянул старичок, - беспечность, беспечность... Думали путь сократить?
– Да, - кивнул я.
– Эх, молодость, - вздохнул старичок и протянул мне руку, - будем знакомы. Пу-Сун-Лин, иначе Бенедикт.
– Очень приятно, - улыбнулся я, - Джек Никольс.
– Никольс?
– насторожился старичок.
– Позвольте, а вы кем Рае Никольс доводитесь?
– Сын, - просто ответил я.
– Сын, - старичок так и всплеснул руками, - сын Раи Никольс - вы подумайте... Я ведь ее совсем девчонкой знал. Ай-ай-ай... Вы, юноша, у мамы в лаборатории
– Нет, - я покачал головой, - я пошел в "отпетые"... Сейчас в карантине.
Старичок снова занялся паучками. Он ковырялся в них с таким тщанием, что пинцет в его руках порою напоминал отвертку.
– Они... живые?
– поинтересовался я.
– Сложный вопрос, - вздохнул старичок, - если и живые, то не так, как мы. Они ближе к растению и к механизму, чем мы. Ближе, так сказать, к дурной, не знающей себя вечности неорганического мира.
И старичок лукаво заулыбался.
– Нет, - я другое хотел спросить... Это они сами получились или их вывели, или...
– Браво, браво, юноша, - старичок воздел руки к сводам зала, - недаром вы сын Раи Никольс. Да, вы угадали верно. Перые воспитанники орфеанумов.
Мэлори и эти... монстры?
Я передернулся.
Старичок заметил мое движение и засмеялся:
– Да, представьте, дракон так же отнесся к нашему первому произведению. Очень нервничал и гадил чрезвычайно. Не желал. Здесь, видите ли, неплохая черта - он тянется к прекрасному, к человеческмоу.
Старичок положил пинцет на колени и пошевелил руками в воздухе:
– Ну, кш, кш...монстрики... Бегом, бегом, дайте с юношей побеседовать...
– Мне бы на рапорт, - начал я.
– Не беспокойтесь, - улыбнулся Бенедикт, - успеете. Тут недалеко. Еще раньше сержанта будете.
– А он что, - поразился я, - не этим путем пойдет?
– Да и не сунется!
– махнул рукой Пу-сун-лин.
– Раздавить паучка для "отпетого" - позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".
– Так зачем же их давить?
– удивился я.
– А коли нападают и норовят куснуть. Здесь, юноша, такая змеиная изгибчивость нужна, чтобы и не раздавить, и не быть закусанным... вам повезло просто, что лапы не успели выломать. Рванули бы на подмогу другие и...
– Закусали бы?
– Не, - засмеялся Пу-сун-лин.
– Вы бы их одолели, потоптали - и это было бы для вас очень неприятно.
– Ах, вот оно что!
– сказал я и потом спросил: - А как на рапорт-то пройти?
– На рапорт?
– переспросил старичок.
– Дело простое... Пойдемте покажу.
Он поднялся и в то же мгновение, видимо от чересчур резкого движения, из спины старика вылезли и заболтались, замкнулись безобразным ломаным кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.
Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.
– А, - понял старичок, - это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки. Теперь уж и не помню: не то привил себе эту гадость, не то подхватил в процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.
Я двинулся следом за стариком. Паучьи
Старичок знай бубнил себе под нос:
– Такой аврал был, такая горячка - уследишь разве, где тут эксперимент, а где авария; как Рая, матушка ваша, не запачкалась, просто ума не приложу, впрочем, у Раи такая особенность - не пачкаться. В какой бы грязи не копалась - не пачкается, и все тут...
Некое шуршание, тихое, но слитное и согласное, заставило меня оглянуться; пауки ладненько , скоренько ползли за мной и старичком.
Я видел, как паучьи лапы, медленно покачиваясь, всасывались, втягивались обратно в спину старичка. Мне было не оторвать глаз от этого отвратительного зрелища.
Старичок засмеялся:
– Ну, юноша, и взгляд у вас... Вы меня глазами прямо как кулаками в спину толкаете.
– Извините, - покраснел я, - я не нарочно.
Лапы почти исчезли в спине, теперь я видел, что исчезли они не целиком: их острые вершинки торчали ровно по кругу из спины старичка, и их вполне можно было бы не заметить, если бы не видеть минуту-другую тому назад гигантские, мохнатые, распустившиеся безобразным цветком на спине Пу-сун-лина.
– Да-с, - продолжал Пу-сун-лин, - вот потому и нельзя вашему покорному слуге наверх, чистым воздухом подышать. Представляете, зайду я в кондитерскую, остановлюсь над витриной, спрошу у милой девушки чашечку кофе и воон то пирожное - тут у меня из спины лапки и выстрелят... Этакий старичок-паучок. Девоньку может и кондратий хватить, по-старинному выражаясь.
И старичок невесело посмеялся.
– Ничего, - довольно резко сказал я, - ничего. Девоньки у нас крепкие, приученные к неожиданностям. Скорее всего не испугаются, а просто скажут: "Это вы нарочно?" - или в ладоши захлопают и спросят: "Ой, как здорово! Где вы эту штучку достали?"
Старичок мельком поглядел на меня.
– Вы - остроумный молодой человек. Что вас понесло в "отпетые"?
Мне не хотелось говорить старичку, что вот, мол, желаю уничтожить дракона, поэтому я перевел разговор.
– А что, в "отпетые" остроумные не идут?
Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:
– Да приду я, приду, куда я от вас денусь... Провожу Раиного сына и приду...
Я тоже поглядел на пауков.
Они были разные; больше всего было черных мохнатых пауков. "Бойцовских", - сразу прозвал я их; но были и другие, с огромным, раздутым гладким мешком на толстых согнутых лапах и с таким же мешком, но только меченым черным крестом, и пауки на длинных, тонких, проволочных лапах, с крохотным камушком-тельцем, брошенным ровно посредине этих лап, и разноцветные пауки, будто сбрызнутые из пульверизатора краской, были и одноцветные: песочно-желтые, лазоревые, багровые. И все они, размером с большую собаку, как верные псы, стояли и ждали старичка. А старичок заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной: