Судьба принцессы
Шрифт:
Когда дверь спальни бесшумно закрылась за ним, Вадерион тихо позвал:
— Тейнол.
Тень тут же воплотилась из ночного мрака.
— Усиль охрану Элиэн. Я переговорю с супругой, она не будет больше выезжать в Меладу, но по замку ты должен обеспечить ей полную защиту. Это первостепенная задача.
Тейнол молча выслушал приказ, и лишь в его багровых глазах мелькнул вопрос.
— Да, — чуть мягче добавил Вадерион, — Элиэн ждет ребенка.
— Поздравляю.
— Лучше бы ты так работал, как улыбаешься, — огрызнулся Император и тут же извинился: — Ты хорошо
— Это мой долг. И я тебя понимаю. Не переживай, с Императрицей все будет хорошо, мы позаботимся о ней.
* * *
Чашка выскользнула из ее рук, но прежде, чем она с грохотом разбилась бы об пол, Вадерион легко подхватил ее и поставил обратно на стол.
— Опять плохо?
— Нормально, — зло процедила Элиэн, складывая руки на груди. — Вадерион, ребенок — не болезнь, не надо так сгущать краски.
— Хорошо, — послушно согласился он, чем вывел ее из себя еще быстрее.
Она гневно посмотрела в чашку.
— Я не хочу чай.
— А что ты хочешь?
— Кофе и много. Дай сюда свою чашку.
— Я прикажу слугам принести тебе…
Договорить он не успел: на ее глазах уже стали выступать слезы, а взгляд стал не столько гневным, сколько обиженным.
— Неужели ты не понимаешь, что я хочу кофе из твоей чашки!
— Держи, — он вновь послушно выполнил ее каприз, чем опять не на шутку разозлил супругу. Едва сдерживая слезы, она забрала у него чашку. Почему все так плохо?!
Когда Вадерион ушел — сбежал, поправила она себя, — Элиэн долго сидела в спальне, бездумно перебирая нитки для шитья, а потом плакала и ела. Последнее время ее особенно потянуло на сладкое и яблоки. Учитывая, что сейчас в Империи царила снежная зима, то ее запросы вызывали у слуг отчаянные спазмы, но деваться им было некуда. Вот только сейчас Элиэн не беспокоила судьба челяди, она думала лишь о Вадерионе.
Было ужасно скучно. Она бы с радостью прогулялась бы до сада, но Сайл с Вадерионом едва только услышали это предложение, как пришли в ужас. Там ведь холодно, а у нее часто кружится голова, как она пойдет по лестницам, нет, только до балкона и обратно! Элиэн прошлась по опустевшим покоям, все больше и больше думая о муже. И о себе. Это было так ужасно — потерять контроль над собой. Она никогда не позволяла себе плакать или закатывать истерики — принцесса должна быть выше этого, а уж Императрица и вовсе обязана держать себя в руках. Но сейчас…
— Еще не спишь?
Она подняла взгляд на Вадериона. Тот выглядел уставшим, хотя хорошо это скрывал. Но Элиэн-то видела его насквозь!
— Вадерион, — она протянула руку, в бессознательном жесте умоляя его приблизиться. Это было так унизительно, она чувствовала себя слабой и уязвимой, словно флигель на крыше, который колышется от малейшего дуновения ветра.
Вопреки ее опасениям муж послушно сел рядом, даже не успев раздеться. Несмотря на его видимую покладистость и спокойствие, Элиэн видела, как Вадерион отдаляется от нее. С того самого мига, как она сообщила ему радостную
— Вадерион, — она коснулась его руки, и он позволил ей этот жест, хотя в последнее время практически не трогал ее и даже спал на другом конце кровати. — Я хотела извиниться за свое недостойное поведение утром. И вчера вечером… В общем, за все.
Она с мольбой посмотрела на него: как он ее терпит? Но она не могла ничего поделать с собой, не могла!
— Элиэн, ты издеваешься? Тебе не за что просить прощение, — все тем же неестественно спокойным тоном произнес Вадерион.
Элиэн уронила лицо в ладони, вновь чувствуя на щеках слезы.
— Элиэн? Все в порядке? — раздался над головой его голос, в котором появились первые проблески тревоги. — Что случилось? Болит? Кружится голова? Тошнит? Сайл сегодня тебя смотрел?
— Да, смотрел, — уже откровенно всхлипывая, ответила она. — Я хорошо себя чувствую, с ребенком все в порядке, ты мож-жешь не бесп-покоиться и ложиться с-спать.
— Демоны Глубин! — простонал Вадерион. — Ты точно издеваешься… Так, хватит плакать, — попытался грозно приказать он, но вышло плохо — Элиэн только больше разревелась.
— Я люб-бл-лю теб-б-бя.
— И я тебя, — покорно ответил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Элиэн… — на несколько секунд красноречие изменило ему — он подбирал приличные слова. — Элиэн, наверное, я все же лучше знаю, что и к кому я испытываю. Так что будь хорошей девочкой и не говори глупостей.
— Я и так их постоянно говорю. Говорю и говорю, и не могу замолчать. Не хочу тебя обижать и все равное обижаю. Мне так стыдно, — пролепетала она, размазывая слезы по щекам. — Я такая слабая и жалкая. И я понимаю, как я тебе надоела, а мне плохо… Ну вот опять! — она вновь разрыдалась, хотя собиралась сохранить для этого разговора холодную голову.
Несколько минут Вадерион молчал, наконец размеренно произнес:
— Что дало тебе повод думать, что ты мне надоела?
— Я зн-наю… Ты отдалился…
— Я забочусь о тебе в пределах собственных сил! Если тебе еще что-то нужно, то скажи!
То, что он слегка повысил голос, сказало все и отрезвило ее чище пощечины. Она подняла на него сдержанный взгляд — даже слезы перестали течь — и на остатках спокойствия произнесла:
— Думаю, будет лучше, если я вернусь в свои старые покои. Не хочу тяготить тебя своим присутствием в это непростое для нас обоих время.
— Так, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес Вадерион, а в следующее мгновение очень осторожно усадил Элиэн к себе на колени и даже позволил положить голову себе на грудь, приобнимая за плечи. — А теперь рассказывай, какие еще глупые мысли забрались в твою умную головку, котенок.
— Вадерион…
— Признавайся. А пока ты собираешь с мыслями, отвечу на твое предложение — нет. Твои покои здесь, и я не собираюсь отпускать тебя. Вот про «надоела» и «тяготиться» я бы послушал.