Судьба, судьбою, о судьбе…
Шрифт:
— Да, иногда еще езжу куда-то. Но это скоро кончится, Лилиана, года! Как-никак к шестидесяти пяти подбирается. Потом, диабет мучает. Да и какая-никакая пенсия есть. А теперь еще прибавку к ней получаю.
«Вот так вот, — подумала я, — скоро шестьдесят пять стукнет, а за душой — ничего, кроме дворянского достоинства, означенного в книге «Семья фон Бреверн», да пенсии — венца прожитой жизни.
— И будете болтаться без дела в свои-то шестьдесят пять? — поддела я его.
— Скорее всего займусь делами русского кладбища. Моя жена вот работает при церкви, я ведь вам говорил.
— Да, да, но вы-то где? На кладбище Сент-Женевьев-де-Буа?
— Нет, нет, я буду заниматься… да не будем определять события.
— Не определять, Жорж, а опережать. Ну, всего доброго. Здоровья Вам!
Когда состоялся этот разговор, не помню, но, конечно, много позже того, как я отдала Жоржу написанную
Вот она. Значит, это был 2003 год. А ответ на нее я получила 19.01.04. А вот и доподлинный ответ досточтимого Familienstiftung V. Brevern [51] , который ничего, кроме раздражения, у меня не вызвал.
XXXIV
Второго сентября 2004 года в Выставочном зале на Кузнецком, 20 состоялся вернисаж первой и последней (при жизни) персональной выставки моего мужа — живописца, графика и монументалиста Юрия Бернгардовича Кафенгауза.
51
Семейный фонд Бревернов (нем.).
Честный, бесконечно требовательный к себе художник, с 1954 года участвовавший в зональных, республиканских, всесоюзных и зарубежных выставках, создававший монументальные работы в буквальном смысле от Москвы до самых до окраин (Москва, Воркута, Мары, Мирный), он никак не соглашался на персональную выставку, говоря: «Мне есть еще над чем поработать», и все откладывал, откладывал, откладывал.
Однако подошедший 75-летний юбилей решил эту проблему мгновенно.
Вот тогда-то мы и начали готовиться к персональной выставке. Я, дочь, зять и внучка взяли на себя все, что не сумел бы сделать сам художник. Зять перевозил отобранные Юрием картины, дочь печатала все, что надо было печатать, внучка разослала во все газеты и журналы рекламу. А я связалась с каналом «Культура», по которому с первых дней открытия выставки на Кузнецком, 20 в новостях культуры шел материал, отснятый в мастерской Юрия Кафенгауза. Я же написала и «Слово о художнике», позже опубликованное в октябрьском номере газеты «Наш изограф».
На вернисаж пришло руководство МСХа, товарищи по цеху, друзья… Поздравляли, произносили речи, говорили добрые слова и очень удивлялись, что персональная выставка Юрия Кафенгауза — первая за пятьдесят творческих лет.
Затем пришел зритель и приходил каждый день вплоть до закрытия выставки. Молодые и старые, профессионалы и любители, литераторы и студенты художественных вузов, которые оставляли свои благодарственные записи в книге отзывов.
Ну а мы с мужем, начиная с вернисажа, каждый день до шести вечера проводили в залах, встречая гостей — знакомых и незнакомых, званых и незваных, принимая от них как изустно, так и письменно (в книге отзывов) благодарность «за яркую, жизнерадостную выставку…», «за светлое представление о жизни…», «торжество цвета…», «симфонию мелодических красок…», «чарующий мазок…», «большое мастерство с ярко выраженным почерком, своим, неповторимым…» и, наконец, за «замечательную душу художника, которая просматривается за разнообразием техник, поиском форм, и насыщенность цветом и жизнью».
А возвращаясь вечером домой, включали телевизор и еще, и еще раз смотрели, как бы со стороны, на мелькавшие на голубом экране полотна хорошо знакомого нам художника.
Ну, а поскольку все имеет свое начало и конец, кончилась, а вернее, закрылась Юрина выставка, и начались наши обычные трудовые будни: у мужа — в мастерской, куда он отправлялся ежедневно, как бы он себя ни чувствовал, а у меня — дома, за письменным столом.
Но теперь, когда стрессовое (все-таки стрессовое) состояние кончилось, Юрий нет-нет да стал чувствовать какие-то боли в животе слева, не говоря уже о тех болях, которые давно ни при каких облегчающих душу состояниях никуда не уходили. И он решил обследоваться (естественно, не переставая работать!)
Не переставала работать и я, время от времени вспоминая об отданных в Посольство листках своего Curriculum vitae, тем более что мое 75-летие уже состоялось в июле 2004 года. А ведь мне кто-то из посольских, а может из наших русских, работающих в Посольстве, как-то сказал, что мое 75-летие решено отметить.
Обследование Юры, который сегодня смотрит на меня неотрывно со всех своих фотографий, стоящих на моем письменном
XXXV
Ну вот и окончился две тысячи четвертый год и начался две тысячи пятый: январь, февраль, март, апрель… Что же происходило в эти месяцы? Да, как всегда, много всего… Но вот в конце апреля произошло, а вернее, случилось нечто невероятное: мне позвонили из португальского Посольства и сказали, что я, Лилиана Иоганнес-Эдуардовна Бреверн, награждена Президентом Португалии орденом Инфанта Дона Энрике, и что вручение ордена состоится 4 мая 2005 года в 17.30 в Посольстве Португалии, и что я лично от себя могу пригласить 15 человек.
Честно сказать, я была потрясена услышанным и долго переспрашивала советника по культуре Маргариду Гоувейя, которая так тараторила по-португальски, что я, не имея устной практики (я же всегда была связана с печатным словом), не очень ее понимала.
А она, на той же скорости, а может, и увеличив ее, произнесла те же слова и в том же количестве еще раза два и, распрощавшись со мной, похоже, уже на ходу — она всегда куда-то спешила — повесила трубку. Повесив трубку, я бросилась к португальскому толковому словарю «Lello» и, раскрыв его на странице Ордена и медали Португалии, была изумлена набором знаков отличия этого ордена. Который из них? — вопрошала я себя, потом, перелистав страницы все того же словаря, остановилась на статье об Энрике Мореплавателе (португальском инфанте, сыне короля Дона Жоана I и Доны Филиппы де Ленкастре), рожденном в Порто в 1394 году. А продолжая читать статью дальше, узнала, что Энрике Мореплаватель — это одно из самых известных имен не только в истории Португалии, но и в истории европейской цивилизации. Как следовало из статьи, Энрике принял участие в знаменитой экспедиции в Сеуту [52] , создал мореходную школу, построил астрономическую обсерваторию и верфи для строительства португальских каравелл. Потом пригласил в Португалию космографов, выдающихся математиков и с ними и со своими приверженцами стал изучать морские карты. И каждый год одна из его каравелл, построенная и оснащенная на его личные средства и ведомая его единомышленниками, естественно, находившимися у него на службе, уходила открывать новые земли. Умер Энрике Мореплаватель в 1460 году, подготовив все необходимое для того, чтобы позже, уже спустя 38 лет, совершил свой подвиг Васко да Гама (1469–1524), проложив морской путь из Европы (Лиссабона) в Южную Азию (Индию), обогнув Африку. Энрике Мореплаватель похоронен, как и его родители, в монастыре Баталья.
52
Сеута — город в Африке на севере Марокко; порт в Средиземном море напротив Гибралтара, которым завладел, отбив его у мавров в 1415 году, первый португальский король Дон Жоан I.
Надо сказать, Баталья — красивейший монастырь: готическая архитектура с крытыми галереями и великолепными витражами. Построил его, Дон Жоан I в честь победы при Алжубароте над испанским королем Доном Хуаном. Монастырь я видела своими собственными глазами в 1976 году, когда посетила Португалию в первый раз.
Да, потрясающие сведения об Энрике Мореплавателе!!!
Теперь я бросилась к Большой Советской Энциклопедии: ну должен же Дон Энрике Мореплаватель там быть! Долго искала на Энрике, но безуспешно. И вдруг совершенно случайно словарь открылся на букве «Г», и среди 22 английских, немецких и французских Генрихов я нашла португальца Генриха Мореплавателя.