Судьба, судьбою, о судьбе…
Шрифт:
Надо сказать, водой в Швейцарии — чистой, прозрачной, необыкновенно вкусной — хоть залейся! И везде она одна и та же, даже в туалетах (лучше бы нам ее в Москву по трубам, как мы газ в Европу, транспортировали!!!) Ведь гидрографическая сеть Швейцарии включает в себя три больших речных бассейна: Рейн, занимающий 70 % территории, Рона — 16 % и По — 10 %. Да еще Дунай со своим притоком Инн. И озера: Женевское, Цюрихское, Фирвальдштеттское и Боденское, не считая тысячи всяких мелких. Ну и низвергающиеся с гор водопады.
Еще Швейцария славится, во всем мире как всем нам известно, единственными точными швейцарскими часами. Но, как открыли мы и все прочие заезжие, еще и сырами, и шоколадом. Развесной шоколад
Так вот, во французском кантоне официальным языком является французский. Но какой только речи здесь не услышишь, включая португальскую и другие прочие, в основном, конечно, в кафе и всяких торговых точках. Но французский язык главенствует, как и французский образ жизни со всеми его издержками, включая жриц любви, торгующих здесь своим свежим и не очень свежим товаром, выставленным напоказ на отведенных им закоулках города. Думаю, что жрицы любви изъясняются здесь на всех языках мира — город же международный!
Да, такого (и не только такого) не потерпят ни Цюрих, ни Берн — немецкие кантоны Швейцарии. (Ничего не могу сказать об итальянском и романском, говорящем на ретороманском языке, — не видела. Может, конечно, и в Берне, и в Цюрихе подобное сокрыто от глаз приезжих? Но не думаю, нет! Однако и не хочу зарекаться без надобности. Каждый живет по-своему: кому мил рай, граничащий со скукой, а кому — ад преисподней. На вкус и цвет товарищей нет! И не будет!
XXXIX
Мое возвращение в Москву было тоже презабавным. В аэропорту Домодедово меня должен был встречать знакомый таксист по имени Икрам, который в прошлом году возил меня в переделкинский Дом творчества писателей.
Как и положено, внучка моя позвонила ему накануне и сообщила день и час, когда я прилетаю (теперь уже самолетом из Женевы). Правда, перезвонив внучке, я сказала, что боюсь в толпе встречающих не узнать Икрама.
«Хорошо, — сказала Верочка, — он будет тебя ждать с плакатом, на котором будет написана твоя фамилия».
И вот я в московском аэропорту Домодедово, в битком набитом людьми зале, где идет паспортный досмотр, короче, на границе, где скопилось такое множество людей, прилетевших из всех стран и со всех континентов, что перейти ее если и удастся, то только к вечеру, а может, и к ночи. Не зная, что делать (такого столпотворения мне не приходилось видеть нигде: ни в Лиссабоне, ни в Мадриде, ни в Париже, ни в Вене!), я, увидев мужчину в форменной одежде аэропорта, бросилась к нему (если, конечно, можно было, оказавшись в такой толпе, броситься) — то есть, скорее всего, стала протискиваться сквозь плотную стену потных тел, держа в руках свой паспорт и билет члена Союза писателей России. И о чудо! Услышав мой возраст (толпа стоящих, естественно, была молодая), увидев мой паспорт и билет Союза писателей России, носитель форменной одежды скомандовал: быстро идите за мной. Так, через десять минут я оказалась в своей родной стране России, вернее, в следующем зале аэропорта с бегущей дорожкой, на которой (почему-то «мордой» вниз) крутились чемоданы сразу трех, а может, и четырех прилетевших рейсов. Приподнимая то один, то другой похожий на мой чемодан, я старалась, перевернув его (что в мои годы уже трудновато), заглянуть ему в знакомое лицо и обнаружить розовый бантик на молнии (опять же спереди). Честно говоря, я делала это, выбиваясь из сил, но хорошо понимая, что другого не дано, иначе я рискую, не получив вовремя чемодан, упустить Икрама. И вот наконец мой чемодан в моей руке. Все в порядке, все в порядке.
Да, поездки идут мне на пользу, возвращают к реальности, самостоятельности и дают силы жить.
Вернувшись в Москву двадцать шестого июня, я уже
В Переделкино меня встретили очень приветливо, наградив ключом от хорошего номера (естественно, не по меркам Швейцарии) во втором корпусе, где мне всегда комфортно.
Первая неделя пролетела быстро, и вот уже я в такси еду домой на свой восьмидесятилетний юбилей, на который едет ко мне с Белого моря наша с тобой, Юруш, дочка Бэлочка (а это ведь день и две ночи сюда и день и две ночи обратно), чтобы все купить, приготовить и отпраздновать мою знаменательную дату. Да, и мою поездку в Швейцарию опять же подарила мне она, наша Бэлочка.
Так что юбилей мой проходит на высоком уровне (ничего другого сказать не могу). Ведь даже когда я почти решила отказаться от поездки в Швейцарию (Бэла, Саша и Соня уже были на Белом море), Саша в волнении позвонил мне и уговаривал не отказываться. «Вы ведь, — сказал он, — Лилиана Эдуардовна, выбрали замечательный маршрут, потом, вас довезут на машине до аэропорта Дима с отцом, будут с вами в аэропорту до тех пор, пока вы не пройдете паспортный контроль, — и так далее и тому подобное». И я сдалась на милость уговорщиков.
Действительно, чего я боюсь? Оказаться за границей в одиночестве? Но я ж не впервой еду, и не одна, а с группой. И поехала. А вернувшись домой, собрала на свое восьмидесятилетие гостей.
Гостей (вернее, их количество) наш небольшой стол в столовой всегда ограничивал: больше восьми, ну от силы десяти человек принять не мог и не старался, даже будучи раздвинутым. И я из восьмерых возможных решила пригласить шестерых коллег-друзей. Ведь дружбы «маленький оркестрик под управлением любви» всегда играет слаженнее, даже когда «оркестранты» работают вилками и ножами за праздничным столом.
До прихода гостей, пока Бэлочка трудилась на кухне, я, накрывая на стол, вдруг решила позвонить Жоржу в Париж! Видать, забыл поздравить с утра? Не позвонил бы в разгар празднества!
— Жорж, это Лилиана, вы часом не забыли, — произнесла я полустрого, — что у меня сегодня восьмидесятилетие. Юбилей!
В телефонной трубке что-то заквакало и закрякало, потом послышались короткие гудки.
Я опять было начала набирать номер, но на пятой цифре услышала голос Жоржа:
— Приветствую вас и поздравляю, но с вашего разрешения перезвоню чуть позже, тут у меня…
И в телефонной трубке опять послышались короткие гудки.
Так вот, на мое восьмидесятилетие пришла ко мне, как я говорю, «моя молодежь» — коллеги. Все они моложе меня, как минимум, лет на двадцать.
Не пришел только Саша Базин — переводчик-синхронист с португальского, какое-то время преподававший перевод в Московском государственном педагогическом институте иностранных языков им. Мориса Тореза, который я окончила.
Не пришел, потому что не смог. А не смог, потому что умер. Умер где-то вскоре после смерти моего мужа. Тогда, в 2008-м, он первым пришел ко мне, узнав о моем горе, вернее заскочил, чтобы помянуть «хорошего человека и замечательного художника», — как сказал он, — подняв стопку водки. (Познакомился он с ним много раньше, в начале девяностых, когда вместе с Карлосом Фино — португальским корреспондентом, возглавлявшим тогда португальское телевидение в Москве, — приехал к нам, чтобы писать передачу обо мне — переводчице португальской литературы, некогда работавшей на Московском радио в редакции вещания на Бразилию и Португалию, а потом и редактором в издательстве «Художественная литература».)