Судьба, судьбою, о судьбе…
Шрифт:
Тут красиво, море, купаемся (вода 17°C), грибы, ягоды. Пока черника, а дальше будет — голубика, брусника, костяника и т. д. Привезу ягод. Намаринуем брусники. Грибы уже сейчас мариную, и едим их через 3 дня — великолепно!!!
Чтобы было быстрее, пожалуйста, пришли телеграмму о том, какого ты мнения придерживаешься по этому поводу!!!
Мамчик! Милый мой, я тебя целую очень крепко, соскучилась.
Вышли телеграмму, чтобы я знала твое мнение.
Целую крепко,
Бэла; 29 июля.
Мамуля! Наш Вам с кисточкой!
Вчера получила твою
Не помню, писала или нет: у нас уже давно никаких белых ночей нет. Темно ночью — ужас, даже ходить страшно, того гляди, свалишься: ничего не видно и небо — черное, а звезд нет. Не знаю почему. Говорят, зимой здесь северное сияние во все небо и цветное бывает, а чаще все-таки белое. Вот здорово бы посмотреть. Прочла «Убить пересмешника». Ты не беспокойся, со жратвой у нас все в порядке: посылки косяком пошли. Когда приеду, не знаю, но думаю, что 31 августа утром (это, значит, поезд уходит отсюда 29-го вечером). Дело в том, что у Сашки день рождения 28 числа. Но точно я еще не решила. Очень рада, что папа уже закончил свою работу. Хорошо бы вам отдохнуть немного. Может, в Тарусу на недельку, а? В это время ведь оттуда уже все дачники разъезжаются.
А здесь отдыхать чудесно. Представь себе, напротив нас остров Великий, там заповедник и в нем живет один-единственный человек — сторож Артур. Уже сколько лет живет. Вот так бы одной пожить хоть месячишко. Кругом птицы, море, ягоды, грибы. Да, я два раза видела тюленя. Только, говорят, раньше их было куда больше. Прямо у нашего пирса (причала) они выплывали, а теперь у ББС море грязное. Еще говорят, белухи тоже прямо здесь же плавали. А они, когда выныривают, то шумно дышат: ух, ух. Идешь по берегу, а за тобой: ух, ух, оборачиваешься, а это белуха, она белая-белая. Это дельфин такой. Только теперь этого нет, а жаль.
Это очень здорово, что папа купил мне серьги. Приеду, пойду на Калининский прокалывать уши, в этот Институт красоты. Там, говорят, хорошо очень делают.
Да, ты знаешь, 1 сентября — воскресенье. (Это чтобы ты не волновалась.)
Папа уже, наверное, приедет, когда ты получишь это письмо. Я его целую. Вообще я очень рада, что ты наконец написала вразумительное письмо. Я теперь в курсе событий. Насчет Никсона я знаю, но это меня какого не очень волнует. А про то, что бабы — дуры, Столбова дела плохи, а в ванной и сортире дырки аккуратные проделали — это все очень интересно. Особенно мне понравились твои политические дела в заграничных газетах. Очень я за тебя рада. И вообще, если настроение у тебя соответствует духу письма полностью, это здорово! Здорово!
Целую крепко вас обоих,
Бэла.
Пишите. 14 августа.
Мамчик! Папка! Привет!
Как
Я здорово закрутилась последние дни с работой. Мне Бабская (преподаватель, которая проводит здесь практику физиологов III курса) дала 3-х девочек, и нам вчетвером удалось сделать очень хорошую работу.
Тут получились очень интересные результаты и абсолютно новые, так что очень хорошо, что я поехала. Эта работа отчасти продолжение той, по которой написана статья (зимой), но гораздо лучше и ценнее. Сегодня практика 3 курса кончилась, и они уезжают в Москву 13 июля, а я хочу еще до конца месяца тут кое-что доделать, потому что в Москве этой работой заниматься нельзя, а если оставить все так, как есть, то надо будет продолжать следующим летом, а я хочу все побыстрее.
Саша [50] приехал 2 июля. Живем мы отдельно: я с девочками, а он с мужиками — в этом проявляется полное идиотство здешнего начальства, которое прекрасно знает, что мы муж и жена.
50
Александр Борисович Цетлин — доктор наук, профессор МГУ, директор Биостанции МГУ на Белом море.
Меня просто бешенство разбирает. Ну что за хамство, скажите, пожалуйста? Ну я могу понять: много народа, нет лишней комнаты; ну так надо это сказать, извиниться, наконец пообещать («как появится возможность»…) А то никто ничего, буд то все в порядке вещей.
В конце^го концов, мы приехали сюда работать, университет кончили; почему мы должны жить врозь и со студентами?
Как у вас с погодой? У нас тут холодно, а главное, дождь. Пусть бы уж холодно, но без дождя.
Когда Лилина Вера уезжает в лагерь? И вообще, что там у вас интересного творится? Пишите.
Целую, Бэла. 10 июля.
XXXIII
Когда в очередной раз позвонил Жорж (теперь, после проверки его документов в гостинице, он в Москве не бывает, но звонит, как правило, около Нового года, вернее, под европейское Рождество), он сказал мне, что племяннику наконец удалось сменить свою материнскую фамилию на отцовскую:
— Так что он теперь…
— Ну что ж, — прервала я его, — мои ему поздравления. Советское время, надо думать, кануло в вечность, а потому теперь нет нужды бояться иметь знатную фамилию. Ее можно открыто признать и носить без зазрения совести, считая ее заслуженной наградой. Вопрос только — за что?
Так что пусть гордится происхождением, доставшимся ему от деда, с которым, как говаривал вам мой племянник, он поступил бы так же, окажись он на месте своего отца. Но отец-то его был пятнадцатилетним ре бенком, а ему-то уж, поди, пол сотни отстукало, к тому же все дела тридцать седьмого — тридцать девятого в открытом доступе, пора бы было с ними и ознакомиться. Звоните, я всегда рада вашему звонку, Жорж, — сказала я и, уже собравшись положить трубку на рычаг, вдруг одумалась. — Жорж, а вы-то все-таки чем сейчас занимаетесь и поддерживаете ли отношения с Бернхардом Бреверном, возглавляющим сегодня нашу большую немецкую семью?