Судьба. Книга 3
Шрифт:
— Говорят, что ушёл с отрядом в пески.
— И Галю забрал?
— Кто такая Галя?
— Жена Байрамклыч-хана.
— У него русская жена? — удивился Сергей.
— Ай, не знаю, русская — не русская! — досадливо отмахнулся Берды. — Знаю: Галя зовут. Забрал её?
— По-моему, забрал. Разве это что-нибудь меняет?
— Не знаю, кто меняет, что меняет. Дело здесь нечисто, — вот что знаю! Большевик был Байрамклыч-хан, — вот что знаю!
— Я смотрю, ты очень его уважаешь, — сказал Сергей. — Это правильно, надо уважать товарища и… верить надо. Да только, брат, смотреть, кого уважать, кому верить, — вот в чём вопрос.
— Я смотрю! —
— Ладно, — Сергей похлопал себя по колену, — останемся при своём мнении.
— Останемся! — сказал Берды. — Когда меня из Чарджоу сюда посылали, разговор был о Байрамклыч-хане. Я обещал его привести туда. Потому и раньше других меня сюда направили. Я должен во что бы то ни стало разыскать Байрамклыч-хана и поговорить с ним.
— Я совсем не против вашей встречи, — пожал плечами Сергей. — Если тебе удастся вернуть к нам Байрамклыч-хана, я первый тебе руку пожму.
— А где его искать?
— Точно не знаю. Сказали, в пески ушёл. Возможно, в окрестностях Иолотани или в Туркмен-Кала отсиживается. Думаю, что тебе не слишком сложно будет разыскать его — он ведь не из тех людей, что в глубокие норы залазят.
— Сергей! — вспомнил вдруг Берды. — А об Узук ничего не слышно?
— Конкретного — ничего, — сказал Сергей. — Канула, как игла в стог сена. Правда, тут слушок такой ходил, что, мол, на железнодорожном мосту часовые застрелили Аманмурада, когда он гнался за какой-то женщиной. Женщине удалось скрыться. Кто она такая, никто не знает, но я думаю, что это Узук твоя была. А коли так, значит жива, прячется где-нибудь. Разыскать её в нынешней неразберихе, дело, брат, весьма сложное.
— Да, — сказал Берды, обрадованный услышанным, — конечно, трудно разыскать. Это — ничего, лишь бы жива-здорова была!
Наутро, когда Берды с Сергеем пили чай, пришёл Клычли.
— Лёгок на помине, — сказал Сергей. — Прямо как в пословице: «Вспомни о волке — волк тут как тут». Только что о тебе толковали, Клычли.
Клычли подсел к столу, налил в пиалу чай.
— Что ж, приятно слышать, что толковали. Как говорится, чем быть забытым, лучше быть на языке.
— Да нет, — успокоил его Сергей, — мы о тебе хорошее говорили. Вот Берды специально из Чарджоу к тебе приехал, — верно, Берды? Ему нефти и смазочного масла достать велено. Скоро ребята шкурки каракулевые привезут — сможем получить за них нефть и масло?
— Получить-то всё можно, — сказал Клычли, подумав, — да дело-то рискованное.
— Мы и так по риску ходим, риском подпираемся, — заметил Берды. — Не для забавы — для дела нужно. Почему не рискнуть.
— Мы и рискнём, — согласился Клычли. — Глазное, чтобы не пронюхали, для кого всё это нужно.
— Неужели ты полагаешь, что мы от имени Чарджоусхого Совета к торгашам явимся? — усмехнулся Сергей. — Наш заказчик — Джунаид-хан, к нему в Хиву нефть повезём. Это тебя устраивает?
— Вполне. По-моему, нам следует это дело через Черкез-ишана провернуть. У него самого нефти, конечно, нет, но посредником он может быть хорошим. И главное, человек такой, что можно довериться.
— Тебе лучше знать, — кивнул Сергей.
Клычли встал.
— Если так, то не станем терять времени. С утра он наверняка дома. Пойдём, Берды?
— Меня не возьмёте? — спросил Сергей.
— Нет, — сказал Клычли. — Договориться
По дороге к дому Черкез-ишана Берды, вспомнив дорожную встречу, попросил:
— Когда придём, ты меня Елханом зови, ладно?
Со своей больной ногой Черкез-ишан провалялся в постели добрых полмесяца. Полагая, что это простое растяжение связок, он испробовал все домашние средства лечения, но ничего не помогало. Нога распухла, посинела, болела невыносимо. Исчерпав все свои познания в медицине, измученный болью Черкез-ишан велел позвать Хайты-уста — известного на весь марыйский уезд костоправа. Тот пришёл, вправил больной сустав, — оказался вывих, а не растяжение. Но так как помощь была оказана не своевременно, Черкез-ишан ещё долго не мог наступить на больную ногу.
Всё это время Узук жила у него. Она ухаживала за Черкез-ишаном, выполняла всю домашнюю работу. Однако выходить за продуктами в город Черкез-ишан ей запретил, опасаясь какой-нибудь случайности, продукты закупала русская соседка.
Друзей и знакомых у Черкез-ишана оказалось порядочно. За время болезни многие приходили справиться о его здоровье. При посетителях он велел Узук закрывать лицо платком. Потом предложил ей туркменский костюм сменить на азербайджанский, в комплект которого входила чадра. Узук не прекословила — она сама меньше всего хотела, чтобы её кто-нибудь узнал, — к гостям, подавая угощение и чай, выходила в чадре, рта при них не открывала. Некоторым, конечно, было любопытно, когда это Черкез-ишан успел жениться на азербайджанке, кто она такая, но из чувства деликатности не расспрашивали.
Узук была очень внимательна к Черкез-ишану. Она не сидела у его изголовья, но всё время прислушивалась из соседней комнаты. Стоило Черкез-ишану чуть застонать, она сразу же появлялась на пороге. Если он просил что-нибудь, она немедленно исполняла его просьбу, если молчал — так же бесшумно, как и появлялась, притворяла за собой дверь.
За всё время, пока Черкез-ишан болел, он ни разу не заговаривал о своих чувствах, и Узук была бесконечно благодарна ему за это. Однако, начав выздоравливать, он снова стал посматривать на неё оценивающими глазами, следить за её движениями, походкой. Несколько раз Узук замечала, что он зовёт её в свою комнату просто так, без всякой на то причины. В сердце молодой женщины проснулась прежняя тревога.
Вот и сегодня стараясь не брякнуть чем-нибудь, чтобы раньше времени не разбудить Черкез-ишана, она неслышными шагами передвигалась по комнате и прислушивалась, что делается в соседней. Однако Черкез-ишан проснулся сам. Узук услышала, как он, ворочаясь, скрипит пружинами кровати, сладко позёвывает, и торопливо поставила на огонь чайник: она уже успела изучить привычки своего непрошенного покровителя.
И в самом деле через несколько минут Черкез-ишан окликнул её и спросил, как дела насчёт чая. Она ответила, что сейчас подаст.
Попивая чай, Черкез-ишан решил, что настало время вернуться к прерванному болезнью разговору.
— Пойди сюда, Узукджемал! — позвал он.
Узук вошла, остановившись на пороге.
— Сюда иди, ближе. Садись.
Она села боком к Черкез-ишану, понимая, что позвал он её сегодня неспроста — слишком уж нежный и вкрадчивый у него голос. Что ж, в конце концов этого надо было ожидать, подумала она, но сердце дрогнуло и сжалось в маленький тугой комочек — этакий твёрдый камешек, а не живая человеческая плоть.