Судья и палач

Берестова Елизавета

— Извиняйте, барин, — Столбик толкнул ногой приятеля, и тот поспешно стащил с головы шляпу, обнажив редеющие вьющиеся волосы неопределённого цвета и торчащие в стороны уши, — не знаем вашего имени-отчества,

— Фёдор Иванович, — бросил Алеут, занимая кресло.

— Барин Фёдор Иванович, — с расстановкой повторил Столбик, — мы к Арине Вячеславовне пришли по особому вопросу, — он выжидательно поглядел на Алеута, — вы, это, выйти не хотите?

— Не хочу, — отрезал тот, — и, если вы не прекратите тут ломать комедию и не перейдёте к делу, я обе ваши блохастые тушки пинками за дверь вышвырну, вы и гавкнуть не успеете!

— Алеут, зачем ты людей оскорбляешь? — Рина повернулась

к посетителям.

— Людей? — выгнул бровь Фёдор, — где ты людей увидала? Это ж — пара шавок, от них псиной разит за версту.

— Видит, — констатировал Столбик, осклабившись. Зубы у него оказались хоть и желтоватые, прокуренные, но крепкие, с выраженными клыками, — сам-то кем будешь?

— Не твоего ума дело, — отрезал Фёдор, — оборотни они, — пояснил он Рине, — самые обыкновенные оборотни — волколаки.

— Неправда ваша, — жалобно проговорил толстый Шляпочка, — никакие мы не волки, правда-правда, ни одном глазу. Собаки мы, чесслово, нормальные собаки. Я вот — помесь сенбернара с кем-то ещё, а Столбик — он полуовчар. Знаете, какой у него нюх?

— Получается, — уточнила Арина, которая действительно теперь видела сходство длинноносого Столбика с немецкой овчаркой, а неопрятного пухлого Шляпочки с добрым сенбернаром, особенно походили глаза: круглые, карие и слегка слезящиеся, — вы в собак перекидываетесь?

— Э, госпожа чародейка, — Столбик почесал за ухом, — не совсем так. Мы — псы, которые в людей превращаются. Окультуриваться хотим. Не весь же век по помойкам шарашится, вот в человеков и оборачиваемся.

— Вы не думайте, мы не какие-нибудь антиобщественные элементы, — не без труда выговорил сенбернар, — мы честным трудом на культуру зарабатываем. Кому огород вскопаем, кому бурьян порубим. Вон, Столбик даже на оптовом рынке грузчиком робил.

А после — культурный отдых, чтоб совсем по-людски.

— Вы всё про культуру твердите, — вклинился в разговор Алеут, — в театр что ли ходите?

Он с сомнением оглядел одежду пришельцев, нуждающуюся в стирке.

— Что ты, барин, — доверительно осклабился Столбик, и его узкое лицо с глубоко посаженными глазами приобрело хищное выражение, — на кой ляд нам ваши теятры сдались? Мы в людские пивнушки ходим.

Алеут не выдержал и захохотал.

— А что? — обиженно протянул Шляпочка, — тама столы, вилки, стаканы, это тебе не с земли есть. Телевизор опять же.

— Понятно, — Рина зыркнула на Алеута, который всё не мог уняться, — ко мне у вас какое дело?

— Матушка, барыня чародейка, — оба как по команде поклонились, почти уткнувшись носами в коленки, — не обессудь, поможи. Пропал один из нашенских.

— Делов-то! — это была реплика от Алеута, — может, в псину перекинулся и мычется где-то со сворой. Я видал, в Междуреченске полно собак с какими-то блямбами на ушах по дворам гуляют.

— Это просто обыкновенные пёсели, да к тому ж — кастраты, — с осуждением пояснил Столбик, — их городская служба отловила, в приют отправила, там их — того, и назад. Вроде как кусаться не будут. Наш друг не из таковских, он как мы — оборотец, сталбыть.

— О ком вы говорите? — Рина силилась припомнить ещё кого-то, кого видела в этой компании.

— Лобзик пропал, — горько заключил Шляпочка, и от избытка чувств сдал в кулаке свой головной убор, — понимаете, матушка, совсем пропал.

— Получается, вы уже искали его сами? — уточнила чародейка, и вынула из сумочки блокнот, куда решила записывать самые важные сведения.

— А то, как же!

И Столбик поведал печальную историю бесследного исчезновения друга.

— Он, Лобзик, с кровью терьера, — доверительно сообщил он, — поэтому дурной бывал, особливо как выпьет. За курами гонялся.

Смешно ведь, парень видный, с бородой, а тут за птицей бегает, аж перед людьми стыдно. По честности сказать, по нашим ходили слухи о пропавших парнях, но мы как-то не особо волновались. Один полуволком был — дикарь из леса, что за Алтанкой. Приходил, болтался в городе, после опять в лесу исчезал. Нелюдимый и глупый, с ним и поговорить-то не о чем было. Месяца три, как совсем пропал. Мы думали, надоело ему человеком, в полнолуние стал волком, волком и остался. У нас в это время выбор имеется, кем быть. Только чем дольше человеком ходишь, тем меньше охота на прохожих брехать, да столбы обоссывать. Следующий пропал из вокзальных — тот вообще щенок, пацанёнок лет четырнадцати. Его ещё смотритель гимназий хотел к обучению приспособить, мол, коли родоков нет, его в детский приют отправят, но учиться надо.

Столбик вздохнул и попросил напиться. Выдул полную кружку, крякнул, утёр рукавом губы и продолжил:

— А вот на прошлой неделе Лобзик исчез. Он парень симпатичный, его Ленка иногда в дом пускала. Вообще-то, она и нас привечала, но Лобзик — у неё в любимцах ходил. И в полнолуние, когда мы все принудительно собаками делались она ему и суп, и второе выносила.

— А нам только кости да объедки доставались, — горестно добавил сенбернар.

— К Ленке мы первым делом и сунулись. А тама даже запаха Лобзикова нет.

На чародейку снизошло озарение, она вспомнила, кто такой Лобзик. В панельной пятиэтажке, стоящей немного поодаль, имелась весьма примечательная личность — Лена. Дама неопределённого возраста, страдающая странным хобби — обыскивать мусорные баки на предмет чего-то полезного. Выражалось это самое полезное иногда в разнородных предметах одежды, кои искательница тут же цепляла на себя, иногда в сломанных вещах, а один раз чародейка видела своими глазами, как Лена любовно прибрала засохший букет роз. Но особо примечательным был парень, что нередко ошивался рядом. Бородатый, поджарый и загорелый, он отличался исключительной вонючестью. После его захода в магазин, запах держался не менее получаса, из-за чего его безжалостно выгоняли ото всюду. К удивлению Рины, Лобзик словно не ощущал собственной вони, нисколько не комплексовал по этому поводу, а любил греться на солнышке, оккупировав лавочку со спинкой. Мамаши с колясками и малышнёй старались обходить и Лобзика, и лавочку по большой дуге.

— Ленка сама его искала, — продолжал Столбик, — он покурить пошёл, она картошку жаренную ему на тарелку наложила, а парня нет. В окно позвала, нет. Картоха остыла, а Лобзика всё нет. Сроду такого не бывало, чтоб кто из наших хавчик по доброй воле пропустил, — сенбернар согласно закивал головой, полностью подтверждая правоту собрата, — разобиделась бабёнка, отматерила и спать легла. А дня через три мы и сами отсутствие Лобзика заметили. И никаких следов не нашли.

— Не мог он в полнолуние собакой стать и за курами отправиться? — предположил Фёдор, — там его пуля хозяина курятника настигла, и валяется ваш дружок где-то дохлый на помойке.

— Не, барин, неправда ваша, — солидно сказал Столбик, — мы, конечно, не такие умные, как люди, но понимаем, полнолуния на минувшей неделе не было. Все помойки мы обежали и обнюхали. Никаких следов парня. Найдите его, Арина Вячеславовна, боязно мне, как бы что худое с нашим братом не деется. Третий уже. Успокойте душенку, а мы вам опосля отслужим, в саду все грядки перекопаем! — пообещал он.

— Благодарю, но это лишнее, — Рина представила, во что превратится их сад после того, как там потрудятся два пса в человечьем обличье, — никакой платы я с вас не возьму. С делом вашим разобраться попробую. Сделаю, что смогу.