Суер
Шрифт:
– Туман у меня всегда при себе, - отвечал старпом, доставая из внутреннего жилетного кармана объемистую флягу (так вот что у него все время оттопыривалось! А я-то думал - Тэтэ!). На этикетке написано было "ТУМАН", 55 копеек:
Т - трудноусвояемый
У - умственноудушающий
М - моральноопустошительный
А - абалдительный
Н - напитк.
– Напитк?
– утомленно переспросил я.
– А "О"-то куда подевалось?
– А "О", господин мой, вы как раз и выпили, находясь в состоянии
– Можно, - сказал Суер.
– Немножечко "А". Тридцать пять грамм, на самое донышко.
– А мне "ЭН", - согласился и лоцман.
– На два пальца.
– А вам, юнга?
Юнга промолчал. Он вообще как-то поник, замолк, иссяк.
– Что с вами?
– ласково спросил старпом.
– Нездоровится? Глоток тумана вполне поможет. Это проверено.
– Я здоров, - отвечал юнга, - но немного расстроен. Дело в том, что там, на острове - мой бедный папа.
– Там? Папа? И вы промолчали?
– Растерялся... Да и вы были слишком заняты туманом и этим бегством от самого себя.
– Что же теперь делать?
– спросил Суер, оглядывая нас.
– Возвращаться?
– Не обязательно, - сказал юнга, - я только посмотрел на него, и достаточно.
– Но вы уверены, что это ваш отец?
– Конечно, сэр. Вот его портрет, всегда при мне, - и юнга достал из-за пазухи золотой медальон, на котором изображен был человек вроде бы с усами, а вроде бы и без усов.
– Не пойму, - сказал старпом, - с усами он или без.
– Вот это-то и есть главная примета, - отвечал юнга.
– Мне и мама всегда говорила. Главная примета папы: так это не поймешь - с усами он или без.
– Надо возвращаться, - сказал капитан, - все-таки должен же сын поговорить с отцом, тем более с такою приметой. Дело за тобой, друг мой, - и капитан глянул мне в глаза, - в силах ли ты вернуться?
– Я не в силах, - отвечал я, - но и не вернуться тоже нельзя. Ненавижу этот остров, но потерплю. Пахомыч, друг, еще хоть полстакана.
Глава LXXIII. Сидящий на мраморе
Нашим возвращением островитяне были потрясены не меньше, чем крепдешином в небе.
Действительно, ведь так же не бывает: подающий подает, проходит мимо и обычно не возвращается. А тут вдруг вернулись. Да неужто целковые раздавать?
Не раздавая, однако, никаких целковых, ведомые медальоном, мы просекли строй нищих и подошли к мраморному камню, вокруг которого собрались особо грязные и жалкие собиратели подаяний. Они однообразно скулили:
– Подайте, кто сколько может... Подайте, кто сколько может... Подайте, кто сколько может...
кто сколько может...
сколько может...
На мраморном же камне сидел человек, который эту фразу, отточенную веками, трактовал иначе:
– Подайте, кто сколько НЕ МОЖЕТ.
Такой поворот идеи несколько обезоружил
– Да как же так, ребе, откуда же мы возьмем?
– Действительно, - поддержал я Кацмана, - скажите, равви, как это я МОГУ подать столько, сколько НЕ МОГУ?
– Очень просто. Рубль вы можете подать?
– Могу.
– А двадцать?
– Ну, могу.
– Без "ну", без "ну", дорогой благодетель.
– Могу, - сказал я, скрипя зубами.
– И без скрипенья зубов, пожалуйста.
– Пожалуйста, - сказал я, убрав скрипенье.
– Вот двадцатка.
– Э, да двадцатку вы можете, а я прошу, сколько не можете.
– Это сколько же?
– Да я-то откуда знаю? Ну, скажем, сотню.
– Куда? Чего? Это уж вы хватили. Сотню... да я и денег-то таких в глаза... нет, никак не могу...
– Ну, а если поднапрячься?
– Нет.
– А если дико-дико перенапрячься?
– Нет, нет и нет!
– А вы в глубину-то души загляните. Загляните и поглядите, чего там, в глубине-то вашей? Есть ли сотенка?
Повинуясь какому-то магнетизму, исходящему от этого человека, я действительно заглянул в глубину своей души и нашел там, прости меня Господи, парочку сотен. Доставать их, конечно, не хотелось, но тогда чего я, как дурак, ввязался в эту философию?
– Могу, - сказал я.
– Пару сотен могу, но уж не больше.
– А тыщу?
– Ну, это уж вы вообще... откуда? Тыщу чего? Рублей? Долларов? Пиастров?
– А если б ты все продал?
– ввязался неожиданно лоцман Кацман.
– Набрал бы небось тыщонку.
– Дружба с вами, лоцман, стоит значительно дороже, - обиделся я. Вопрос: кто даст такие деньги?
– Я не дам, - сказал капитан и развел нас с лоцманом мановением пальца.
– Позвольте теперь и мне задать вопрос. Я прекрасно понял фразу: подайте, кто сколько НЕ МОЖЕТ. В этом, наверно, и есть смысл истинного подаяния. Но - бывало ли такое? Подавал ли вам кто-нибудь? Получали ли вы просимое?
– Бывало, подавали, получал, - кратко ответил сидящий на мраморе.
– Часто?
– Примерно раз в два года.
– И что это за люди, подающие столько, сколько НЕ МОГУТ?
– Вполне достойные люди.
– Но все-таки: возраст, пол, образование?
– Всякий раз - это уникальный случай, - уклончиво отвечал сидящий на камне.
– Ну расскажите же, это так любопытно.
– В каждой профессии есть свои секреты, - усмехнулся сидящий на мраморе.
– А потом, вы как будто из комиссии по расследованию. Приплыли на своем "Лавре", испоганили небо крепдешином, да еще рассказывай, кто мне сколько подает. Скажу одно: тот, кто слышит мою просьбу о подаянии, всегда задумывается о своих возможностях, как умственных, так и морально-материальных. Все!