Суер
Шрифт:
– Лопнул?
– Ну да, кэп, - заныл лоцман.
– У всех рвутся, а у меня лопаются.
– Заклеивать их никто не обязан, - сказал капитан.
– Но если у всех рвется, а у вас лопается, то и мадам имеет право на собственный глагол.
И мадам, надо сказать, Френкель сей же секунд не преминула воспользоваться своим глаголом, то есть еще плотнее закутаться в свое одеяло.
Глава LXXVIII. Остров особых веселий
Остров, к которому мы подошли поздним июльским вечером, показался нам уже открытым.
–
– Что воркута?
– недовольно спросил капитан.
– Воркута не та, - сказал лоцман.
– Это другой остров. Ну что, кэп, будем открывать?
– Не тянет, - честно сказал Суер-Выер.
– Жаль, что по Воркуте не совпадает. После острова нищих я новых островов побаиваюсь, во всяком случае острова особых веселий не жду.
– Видна какая-то сараюха, вроде бунгало, - сказал Пахомыч, разглядывая остров в дальнобитное пенснэ, - заборчик, садик, лупинусы. А вдруг, сэр, там за заборчиком особые веселия? А? Я знал в Тарасовке один заборчик. Похож!
– Участок в шесть соток, - сказал капитан.
– Знакомая картина... ну ладно, давайте открывать.
Мы сошли на берег, открыли остров и прямиком направились к лупинусам и сараюхе-бунгало. Постучались - внутри молчок. Заглянули в дверь елки-палки! Веселия!
Повсюду на шкафах и столиках стояли разные веселия:
виски,
пиво-помидоры,
индейка в банке,
водка,
спелые дыни и ахмадули, фисташковые фишки,
маринованные полубакенбарды,
вилы рубленые, фаршированные бахтияры,
соль, куль,
фисгармонь.
У стенок имелись две по-матросски заправленные опрятные койки. У каждой - тумбочка, на ней графинчик, бритвенный прибор в граненом стакане.
Над подушками - фотографии родителей и девушек с надписью "Привет с курорта". Висели и фотографии самих коиковладельцев: на одной - бравый летчик и надпись "Над родными просторами", на другой вытянулся во фрунт гвардеец, вокруг которого вилась надпись "Отличник боевой и политической подготовки".
– Веселия!
– воскликнул лоцман.
– Но где же хозяева?
– Видно, вышедши, - молвил Пахомыч.
– Можно бы выпить пару пива за их счет, да фрукты на фото унылые, такие могут и по шее накостылять.
Мы вышли из сараюхи, побродили по лупинусам и уже отправились к шлюпке, как вдруг услышали позади:
– Эй, мужики, вы кого ищете?
Из бунгало выглянул низенький плотный господин с очень и очень грязным лицом. За ним виднелся и второй мордастый, с харею никак не чище первой.
– Мы ничего не ищем!
– крикнул в ответ лоцман.
– Мы просто открываем новые острова. Хотели было ваш остров открыть, да хозяев не нашли.
– А мы-то думали, что вы каких-то
– Да нет, мы веселий не ищем, мы только острова открываем.
– А то, если вы веселиев, так мы можем устроить.
– Да не надо нам никаких веселий, мы просто острова открьшаем, хотели было ваш остров открыть, да хозяев-не нашли.
– А нас дома не было.
– Мы стучались, а в доме - пусто.
– Э-ке-ке! Засмеялись грязномордые.
– Конечно, пусто. Мы ведь только что из подпола выползли. Заходите рюмку осушить.
Глава LXXIX. Осушение рюмки
Рюмку осушить нам всегда хотелось, но с этими господами не тянуло.
– На язву, что ль, сослаться?
– шепнул лоцман.
– Вы там на язву-то особо не ссылайтесь, - крикнули гряземордые. Идите знакомиться и рюмку осушать. А не пойдете - устроим особыя веселия!
– Нас, в конце концов, четверо, - шепнул лоцман, - а их двое. Справимся в случае чего.
– Вы ошибаетесь, - сказал Суер.
– Все по-другому. Их двое, а нас - ни одного. Но рюмку осушать придется. Как бы только вместе с рюмкой не осушить и чего другого.
– Чего же, сэр?
– Осушается в принципе все, - сказал капитан.
– И особенно - души.
Мы вернулись к сараюхе, стали знакомиться.
– Жипцов, - представился один. Другой:
– Дыбов.
– Жебцов или Жопцов?
– спросил вдруг лоцман.
– Жип... Понял меня? Жип.
– Понял, понял, - струсил Кацман.
– Ну... надо... рюмку осушать, - туго проворотил Дыбов.
– Сейчас мы морды вымоем, а вы пока разливайте.
Я взялся за разлив водочки по рюмкам - для меня это привычное и приятное дело - и благородно разлил по семьдесят пять, не промахнувшись, надеюсь, ни на миллиграмм.
– Розлито профессионально, - одобрил Жипцов.
– По булькам льет. Ты не с Таганки?
– Эх, Жипцов-Жипцов, - ответил я.
– Рюмочную в Гончарах помнишь?
– Э-ке-ке!
– засмеялся Жипцов.
– Слышь, Дыбов, это свои, да к тому же еще живые. Давай селедочки с картошкой отварной.
Дыбов начистил картошки, разделали пяток селедок с молоками, лук, постное масло, выпили. Я тут же налил по сто.
– Ну - таганская школа!
– восхищенно сказал Жипцов.
– Все правильно, по норме.
И я тут же налил снова по семьдесят пять.
– Все, керя, - сказал Жипцов, - с тобой все ясно. Лей под беседу.
– Это уж кому как по ндраву, - согласился Дыбов. Выпив и помывши морду, Дыбов несколько оттаял, и на нас смотрел уже помягче, всасывая длинную бело-розовую селедочную молоку. Надо отметить, что, несмотря на довольно усердное отмывание морд, ни Жипцову, ни Дыбову отмыть их до конца как-то не удалось. Земля грубо въелась в их кожу, в каждую поринку и морщинку. Мне было любопытно, отчего это так.