Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
— Я ждал тебя, — сказал он. — Что ты хочешь в подарок?
— А султан даст, что я захочу? — спросила девочка, ничуть не смущаясь. — Ему не будет жалко?
Салах ад-Дин нахмурился и переглянулся со своими эмирами.
— А кто тебе говорил, что я жадный? — не в силах подавить гнева, вопросил он.
— Нет, все говорят, что ты очень добрый. Вот я и пришла, — сказала девочка, словно не заметив, что грозный султан сердится.
— Тогда укажи на то, что ты хочешь, и получишь эту вещь в подарок, — вновь подобрел султан.
— Хочу во-он то! — И девчушка указала куда-то вдаль, приподнявшись на цыпочках.
Все с удивлением стали всматриваться
Аль-Исфахани, предчувствуя, что подвох и вправду неизбежен, попытался обмануть маленького лисенка и сказал:
— Там летит красивый сокол. Ты хочешь, чтобы мы поймали его тебе?
Но не тут-то было. Сестренка ас-Салиха в единый миг срезала мудрого катиба:
— Ты, наверно, косой. Я хочу не сокола, а во-он то…
— Так что же? — не выдержал султан. — Если мой катиб косит, но мы, видно, и вовсе слепые! Чего ты хочешь?
— Крепость Азаз, — ничуть не дрогнув, ответила девочка.
Султан обомлел, а потом разразился смехом.
— Раз обещал, значит обещал, — сказал он, вытирая набежавшие слезы. — Бери. Только это будет твоя игрушка, а не твоего брата. Договорились?
Ни у кого не нашлось слов, никто не осмелился отговорить султана от исполнения своего обещания, хотя ясно было, что за этим подвохом стоит не кто иной как Гюмуштекин, решивший сыграть на баснословном благородстве султана. Впрочем, этот турок, как говорят, был сам очень удивлен тем, что султан без колебания и всякого видимого сожаления расстался с крепостью, взятие которой стоило ему стольких усилий. В конечном итоге одним этим подарком султан приобрел куда больше, чем потерял… тем более, что потерял временно (в чем он и сам не сомневался).
Теперь, когда у султана в каждой руке было по мирному договору — с Халебом и франкским Иерусалимом, — а Сайф ад-Дин после полученной взбучки отлеживался в Мосуле, настало самое подходящее время потребовать ответ у могущественного и таинственного Старца Горы, Синана, чьим ремеслом, приносившим баснословные барыши, были убийства. И вот султан двинул свое войско в Нозарийские горы, в направления Масиафа, логова ассасинов.
Этот поход можно сравнить с темной, безлунной ночью. Все увидели лишь то, что случилось поутру. Масиаф и коварный Синан остались в целости и сохранности, а султан покинул горы и ушел в Египет, даже не начав осады той мрачной цитадели. Говорят, что Синан сумел нагнать страха на султана и его родственников. Известно также то, что султан и Старец Горы заключили между собой некий мирный договор, согласно коему Салах ад-Дин обещал никогда не вторгаться в земли и горы ассасинов, а Синан поклялся ни за какие деньги не исполнять просьб недругов султана. В первое поверить легко, во второе, зная алчную и коварную натуру предводителя ассасинов, — очень трудно. Однако, как ни удивительно, за истекшие четверть века, хотя положение дел на Востоке, менялось неоднократно, клятва Старца Горы (если таковая была дана им) осталась в силе. Кроме того, как только султан ушел из Нозарийских гор, он сразу приказал уничтожить ту маленькую цитадель, которая защищала его от ассасинов в ночные часы.
Если Синан так силен и могуч, так сведущ в колдовстве, как ему приписывают, и если он действительно сумел устрашить султана и его победоносное войско, разве способны какие-нибудь клятвы, которые всегда были для предводителей убийц не дороже ломаных дирхемов, сдержать его честолюбие? Во всяком случае франкам и сельджукам он не давал забывать о себе.
Доныне всего дюжине посвященных
Когда султан двинулся на Масиаф, Старец Горы находился в другой своей крепости, именовавшейся Кадмус, и о том Салах ад-Дину стало известно. Синан поспешил в свою «столицу», а султан велел устроить на всех перевалах засады. Сначала ему донесли, что одна из засад оказалась погребенной под обвалом. Следующее донесение было не менее дурным: «охотники» приметили Синана и маленький отряд его телохранителей, пустились в погоню… и все дружно сорвались в пропасть вместе с навесным мостиком. Третьи «охотники» на Синана попросту исчезли в горах без следа.
— Похоже, я взялся добраться до логова самого Иблиса, — заметил султан своему катибу.
Сами горы с каждым днем казались все мрачнее. И с каждой ночью сны султана становились все более мрачными и пугающими. Ему снилось, то будто он сам проваливается в пропасть, то будто огромные камни срываются с вершины ему на голову. Воины замечали, что у дыма костров появляется странный горьковатый запах, от которого у многих начинали болеть головы и даже начиналась рвота. Однажды утром в войске недосчитались больше сотни воинов. Куда они делись, так и не открылось. На исходе того же дня дым костров сделался сладким, и многие вдруг пустились в пляс, точно напившись допьяна. Султан, как и все благоразумные эмиры, полагал, что тут дело не в колдовстве, а в том, что лазутчики Синана подбрасывают в огонь какую-то дурманную траву. Но, увы, злоумышленников так и не удалось поймать за руку, хотя у костров была выставлена особая, тайная стража.
Шатер султана передвинули так, чтобы ветер относил дым в сторону. Салах ад-Дин заснул спокойно, и тяжкие сны, казалось, отступили от него, однако именно в эту ночь Смерть, обойдясь без своего вестника, заглянула в шатер султана.
Он пробудился не от шороха и даже не от дурного предчувствия… а от привкуса козьего молока. Встрепенувшись на ложе, султан открыл глаза, и ему показалось, будто из шатра выскользнула тень. Ночных теней он уже успел повидать немало и поэтому не сильно устрашился. С мертвыми он уже научился говорить, а от живых его защищал установленный посреди шатра «донжон» с железной сеткой вместо алькова.
Теплый молочный запах поднимался от подножия «башни».
Султан глянул вниз и похолодел: там блестела рукоятка кинжала.
Три стражника сидели по углам, как мешки, набитые соломой, и мирно похрапывали.
Султан гневно кликнул их, но они и ухом не повели.
Не прошло и нескольких мгновений, как шатер уже был полон народу. Собрались на совет все родственники и эмиры. Телохранителей, сраженных каким-то сонным зельем вынесли вон и стали отливать холодной водой.
Сначала все в мрачном молчании разглядывали «дар» ассасинов, стараясь не поднимать глаз на султана.
А тем «даром» была еще не остывшая лепешка из теста, замешанного на козьем молоке с добавлением конопляного семени. Лепешка была пригвождена к ковру позолоченным кинжалом. Рядом небольшой свиток пергамента.
Старший в роду, дядя Шихаб ад-Дин, первым протянул руку к посланию зловещего Старца Синана. Перед этим он обильно смазал пальцы бараньим жиром на случай, если сам пергамент пропитан особо опасным ядом, проникающим сквозь кожу.
Он развернул пергамент и удивленно пошевелил бровями.