Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Всадники вытянулись цепочкой, султан вступил в ее середину, и странная процессия тихим шагом двинулась во тьму. Кони сами нащупывали узкую тропку, которую, как выяснилось потом, ассасины именовали Дорогой Шакала. Она вела в небольшую котловину, окруженную огромными каменными челюстями.
Султана защищали не только его воины, не только кольчуга, скрытая под одеждой, которую он носил уже далеко не первый день, но и четыре сотни искусно выкованных, многослойных, но при том очень тонких и легких стальных пластин-чешуек. Султан напоминал теперь волшебную ящерицу с непробиваемой кожей, о которой повествовали древние
И вот, когда тропа пошла под уклон, впереди вдруг загорелись два огня, словно два огромных глаза, принадлежавшие исполинскому шакалу, хозяину этих мрачных мест. Верные воины султана, однако, не дрогнули, и кони их не попятились.
Когда кавалькада достигла дна котловины, в ней загорелось еще четыре пары шакальих глаз, и все они неторопливо вытянулись полукольцом.
Вскоре султан смог различить стоявший посреди котловины стол. Он спустился с коня и двинулся к столу. Воины, как султан велел им заранее, остались на месте. Они только вытянулись в линию и положили руки на рукояти сабель.
Султану уже оставалось пройти полтора десятка шагов, как вдруг на столе сам собой вспыхнул масляный светильник.
«Дьявол тоже начинал свой путь среди смертных бродячим факиром», — подумал Салах ад-Дин.
Одновременно с тем, как он становился доступен свету, по ту сторону стола, из мрака выступал человек в тюрбане, украшенном темным драгоценным камнем, и в длинном, широком шерстяном плаще, который обычно носят самые почтенные дервиши. Только этот плащ был тонкорунным и очень дорогой выделки. Султану показалось, что сначала из тьмы появились змеиные уста незнакомца, обрамленные редковатой, вихрем завивающейся вниз бородкой, потом — острый нос, потом — искрящийся гранями камень на тюрбане, потом — резкие скулы. Наконец как бы отлилось в прозрачную форму все лицо, и только глазницы оставались пустыми, как у мертвой головы. И только когда человек достиг небольшого, овального стола — а в тот же миг и сам султан подступил к нему — в глазницах выступили белки с черными «печатями». Таков был Синан, Старец Горы, предводитель самого ужасного человеческого племени, способного заменить на земле, среди смертных, целое войско демонов.
Султан никогда раньше не видел Синана и вполне допускал, что Старец пошлет на встречу кого-нибудь вместо себя. Но теперь, став свидетелем такого воплощения тьмы в человеческое обличье, он оставил все сомнения.
Самому Синану тоже хватило всего одной «горсти» неверного света, чтобы удостовериться: султан не обманул его и действительно решился проделать столь опасный путь. Только, в отличие, от султана, Старец уже успел присмотреться к своему противнику раньше, при свете дня, из какой-то неприметной шакальей норы.
— Я рад приветствовать султана в этом приветливом, уютном месте, куда не решиться прийти простой смертный, — тихим, но певучим, как у искушенного проповедника голосом, проговорил Синан. — А если и решиться, то Судьба должна очень… очень благоволить ему… дабы не огорчить понапрасну.
— Ты веришь в Судьбу, Старец Горы? — коротко спросил Салах ад-Дин.
«Он со мной одних лет, — вдруг подумал он. — Хотя держит личину мудрого старика».
— В ее силу — несомненно, — с усмешкой, остро сверкнувшей
— Итак, чем длиннее тень, тем короче жизнь? — ответил усмешкой и Салах ад-Дин. — Или наоборот?
— В том-то вся радость жизни, что порой случаются неожиданности, — сказал Синан, и в его голосе появилась настороженность. — Даже день на день не приходится.
— А ночь — на ночь, — «поймал» его слова султан. — Я многое бы отдал, чтобы узнать, каковаэта ночь…
Он сделал знак, и один из его воинов, также подобно факиру, появился перед столом осторожно неся в руках два золотых кубка, почти до краев наполненных вином. Воин поставил их на стол по двум сторонам от светильника, но — на половине Синана. Старец Горы был прозорлив: всего мигом позже два кубка с темно-красной жидкостью появились на стороне султана.
— Я не прикасался к вину уже больше десяти лет, — сказал султан. — Но ради нашей встречи готов нарушить запрет.
— Это место отвержено Аллахом. Здесь не живут даже скорпионы, — уведомил Старец Горы султана. — Здесь нет законов… и, значит, не может быть совершенных грехов.
— Если скорпионы ушли из этого места, где не бывает совершенных грехов, то, может быть, лишь потому, что здесь и всякий яд теряет свою силу, — предположил султан Салах ад-Дин.
Старец Горы тихо рассмеялся, и звук его смеха напомнил шуршание змеи, уползающей в щелку между камней.
— Уверяю моего дорогого гостя, что в этом месте всякий яд становится еще сильнее, — успокоил он султана. — Настолько, что скорпионы и змеи в округе вымерли, потому что собственная отрава выжгла их изнутри. Яд здесь таков, что поражает насмерть быстрее острия кинжала, пронзающего сердце. Быстрее стрелы, направленной в глаз.
Султан не дрогнувшей рукой поднял один из предложенных ему кубков.
— Итак, Судьба… — резко изрек он.
Не колеблясь в выборе, Синан тоже поднял один из кубков, наполненных по велению султана.
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, держа кубки у самых уст.
— Теперь достаточно узнать, у кого тень вытянулась дальше, — невозмутимо проговорил султан, — а потом выпить вино. Нет сомнения, что истинной причинойсмерти одного из нас станет вовсе не яд.
Никто, кроме султана, не заметил, что кубок дрогнул в руке Синана, и несколько капель вина кровавой ниткой побежали через край. Могло показаться, что истиннной причинойстал тот же шуршащий смех, что невольно вырвался у Старца Горы и сотряс его плоть.
В следующий миг Синан выплеснул все вино в сторону, на камни, и уже неторопливым, но уверенным движением поставил кубок на то же самое место.
Султан же, напротив, вылил вино на камни очень неторопливо.
— Я принимаю твою слово, султан, — сказал Старец Горы, как только Салах ад-Дин поставил кубок на место.
И сказав это, Старец Горы поднял второй бокал.
Султан предполагал, что так и случится, а потому ничуть не замешкался. Оба вновь одновременно поднесли кубки к устам.