Сумерки Эдинбурга

Лоуренс Кэрол

— Берите.

Иэн вытянул бубновую четверку.

— Ага! — воскликнул Крыс с хитрой улыбкой. — Амбициозную карту взяли.

— То есть?

— Название такое. Она всегда оказывается на верху колоды, куда бы вы ее ни положили. Давайте покажу, о чем я.

Он ловко разделил колоду на две части и положил карту Иэна поверх нижней стопки рубашкой кверху.

— Ваша карта? — спросил он, отгибая ее и показывая Иэну.

— Да.

— А теперь засунем ее в середку верхней стопки — видите?

— Да.

— Теперь снова делаем одну колоду, и карта должна быть

где-то посередине, верно?

— Да.

— И тем не менее она каким-то образом снова забирается наверх, — сказал Крыс, снимая верхнюю карту и показывая Иэну все ту же бубновую четверку.

Иэн непонимающе уставился карту:

— Как это у вас вышло?

— Это двойной подъем — прием весьма распространенный. Вы обратили внимание, как я отогнул карту, показывая ее вам, когда она лежала на нижней половине колоды?

— Да.

— Так вот я благополучно ввел вас в заблуждение. Поверх этой карты лежала другая — и именно ее я засунул в середину верхней половины колоды. Двойной подъем.

— Потрясающе.

— Детские забавы. Впрочем, хороший фокус должен производить впечатление, даже если его потом объяснишь.

— Я впечатлен.

Крыс алчно взглянул на него:

— А может, выразите свое восхищение в более осязаемой форме?

Иэн вытащил кошелек и протянул ему пятифунтовую банкноту.

— Весьма великодушно, — кивнул Крыс, аккуратно складывая бумажку и убирая ее в карман жилета. — Надеюсь, я еще не раз смогу быть полезен вам в будущем.

— Вполне возможно, что вы только что помогли мне найти ответ на главную загадку этого дела.

— А подробнее?

— Я могу сказать только, что там, судя по всему, не обошлось без искусного переключения внимания.

Иэн поднялся и бросил несколько монет на стол.

— Но…

— Благодарю, я перед вами в долгу.

Инспектор накинул пальто и вышел на темную улицу, оставив удивленного Крыса наедине с двумя полупустыми кружками имбирного эля.

Обнаружив свою квартиру пустой и темной, Иэн одновременно почувствовал облегчение и разочарование. Впрочем, Бахус несколько скрасил возвращение, пронзительно известив о своем голоде и кружась вокруг ног хозяина. Аккуратно переступив через кота, Иэн отправился на кухню и впился в остатки приготовленного братом мяса. Ел он стоя, время от времени бросая куски жадно хватавшему их Бахусу.

Когда Иэн добрался до кровати, кот тут же устроился рядом и, закинув лапу на руку хозяина, громко замурчал. Глаза Бахуса были полузакрыты, а на морде застыло выражение полного умиротворения. Ну почему, подумал Иэн, глупому животному так легко достается счастье и спокойствие, в то время как люди устраивают бесконечные войны, чтобы резать друг друга, и готовы часы напролет измышлять, как причинить собрату вред?

Почему семья, призванная дарить покой и утешение, становится источником мучений? История его собственной семьи оборвалась слишком резко, оставив чересчур много вопросов без ответа. Это было похоже на бездарную повесть с хромым сюжетом, оставившим множество линий без должного завершения. Иэн рассеянно гладил голову Бахуса, а тот вдруг протянул лапу к лицу хозяина

и легко провел подушечками по его щеке. Сердце Иэна сжалось от стыда и сожаления. Ну почему ему гораздо проще сдружиться с бессловесной тварью, чем по-доброму отнестись к собственному брату? А может, он был обречен отталкивать людей из-за того, что в его характере не хватало чего-то важного? Грудь Иэна стиснул приступ жалости к самому себе, но он тут же привычно отгородился от этого чувства другой, гораздо более приемлемой для него эмоцией — злостью.

Взглянув на тоненький полумесяц, робко заглядывающий в окно с востока, Иэн решительно натянул одеяло до самого подбородка, и все же хоровод тревожных мыслей не оставлял его. Трагедия, случившаяся с его семьей, не страшнее сотен других, что происходят каждый день, — так зачем же настырно бередить рану? Боль и ярость прочно поселились в его сердце, вольготно устроившись там совсем как кот, лежащий сейчас под боком, и Иэн был бессилен изгнать их.

Наконец он сел, зажег стоящую на тумбочке лампу и, покопавшись в выдвижном ящике, достал белый лист. Иэн не думал, хороши ли строчки, которые он вывалит на бумаге, или бездарны, — ему просто становилось от этого легче.

Безвольна Бога длань, бездушна, Иль даже хуже того — равнодушна. Да как он смеет требовать от нас того. Что сам нам не дает, пустыми пичкая словами О той любви, которую от нас же прячет, А мы тем временем сгораем от стыда, Как против вали в спальню приведенная невеста.

Иэн не слишком-то верил в христианского Бога — просто его ярости нужна была хоть какая-то мишень. Строчки и правда ослабили напряжение, так что, вновь откинувшись на подушку, Иэн даже улыбнулся при виде Бахуса, вытянувшего лапу, будто приветствуя возвращение хозяина.

Но когда он наконец заснул, сон не принес облегчения. В явившихся кошмарах Иэн гнался за убийцей по забитым людьми улицам, сквозь лабиринты клоузов и виндов, пока оба не уткнулись в голую кирпичную стену. Когда задыхающийся убийца повернул к преследователю побагровевшее лицо, Иэн окаменел. Из глубины темного зловонного тупика на него смотрел его собственный брат.

— Что, не ожидал? — глумливо выкрикнул Дональд. — Дурень ты дурень! Улики повсюду были, да только ты их даже не замечал.

Иэн попытался ответить, но не смог выдавить ни звука — язык отказывался подчиняться ему, как и ставшие ватными ноги. Он беспомощно смотрел, как Дональд превращается в одного из тех мерзких скелетов, что плясали на оставленных убийцей картах. Брат запрыгал в джиге, стуча голыми костями и не сводя с обомлевшего Иэна пустых глазниц. Вырвавшийся наконец из груди Иэна дикий вопль утонул в издевательском хохоте Дональда.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ