Сумерки жизни
Шрифт:
СМЕРТЬ МОЕГО ОТЦА.
Мой, отец, ты величайший, самый чистый, почти патологический идеалист, на 84 году жизни ты заснул в своем любимом красном бархатном кресле, держа в дрожащих пальцах необходимую, любимую свою «трабукко». Ты не предчувствовал и не переживал всего того, что было потом, этого опустошения сумасшедшего мира. Как и в былые времена, ты читал «Revue des deux mondes», и твоими любимыми писателями были Тэн и Фуль. Никто из твоих посетителей не надоедал тебе мелочами жестоко-глупой всемирной истории. Твое кресло было в порядке, баста! Тебя все считали бессердечным, но ты многие годы дарил свое сердце благоухающим горным пастбищам Шнеберга и пляскам тетеревов перед утренним рассветом. Тебя не трогали мрачные дела человечества, когда ты любовно прислушивался перед восходом солнца
ЧЕСТОЛЮБИЕ.
Есть одна настоящая болезнь мозга: честолюбие. Надолго ли ты здесь, а потом тебя не будет вечно. И ты тем не менее честолюбив?! Занимайся сном, пищеварением, полями, лесами, озерами, ручьями. Но брось всякое честолюбие. Тот, кто тебе завидует, недостоин тебя. А кто завидует тебе?! Каждый старается тебе доказать, что ты на ложном пути. Никто бы не захотел поменяться с тобою. Честолюбие — безумие, тяжелое заболевание мозга: ты существуешь так недолго, так мало, и потом тебя не будет вечно. И в это время нужно, чтобы тебе завидовали?! Ave, Diogenes!
МУЖЧИНЫ.
Те мужчины, для которых внутреннее и внешнее благородство, добродушие, душевный аристократизм, внешняя красота в привлекательных женщинах есть нечто второстепенное, трусливые преступники по отношению к любимым женщинам. Они поддерживают бесстыдное тщеславие, отсутствие человечности и стремление давать счастье лишь одним своим бытием, тьфу! Позор не тем убогим «привлекательным женщинам», судьбою созданным привлекательными червяками, нет позор, позор тем мужчинам, которые удовлетворяются вполне этой влекущей силой! Находить очаровательным, прелестным их многочисленные, неизмеримые, вечные недостатки воспитания (это есть часть ее самой!) это есть со стороны нелепо близорукого мужчины большее преступление, чем самое вероломное убийство и грабеж. Ибо здесь есть хоть какое-нибудь объяснение, а для трусливо-глупого баловства внешне уважаемых, недостойных женщин нет никакого! О, да, духовно-душевное подлое удобство. К чему портить себе дело?! Ведь мужчина хочет ее «покорить». Значит, надо баловать, то-есть сделать негодной для истинного счастья в жизни на вечные времена! Ах вы, собаки, собаки!
СУДЬБА, ТЫ МЕНЯ ХРАНИШЬ.
На меня, может быть, кем-то возложена миссия (есть в мире загадки) просвещать людей силой узко-ограниченного таланта писателя, бороться с их жизненной ложью, отнимающей у них миллиарды жизненных сил, обрекающей их на преждевременную старость?!? Я не хочу говорить о том умалишенном в Гмундене, который хотел застрелить меня, о том сумасшедшем в Граце, Августе И., который в час ночи набросился на меня с кухонным ножом в руках, о тех семи заточениях в санатории и т. д. и т. д. Но прошлой ночью, 19 июля 1918, меня милостиво охраняла судьба, это несомненно! Я тихо проснулся в четыре часа утра. Я увидел на моей прекрасной коричневой, гагачьим пухом набитой перине, большое круглое, пустое пятно с горящими краями. Моя папироса натворила это. Я осторожно вылез из-под одеяла, осторожно полил водой горящие края, лег сейчас же снова и спал прекрасно до восьми часов. С тех пор я знаю, что по какой-то причине мне судьбою не суждено еще умереть. Бессчетное число раз спасала меня судьба, но этот раз ее предостерегающий голос звучал для меня необыкновенно настойчиво, для меня, грешника!
НОЧЬ.
Ночь без исхода. Ты вспоминаешь тысячи ненужных грехов. И, несмотря на это или именно поэтому ночь длится без конца. Как глупо ты жил, или, скорее, не жил; ты прошел незаметно, ты не был гением, как Бисмарк, ты не управлял сам собою, не исполнил, следовательно, единственной верной задачи мужчины! Тысяча вещей гнали тебя прочь от самого себя; отняли у тебя твои внутренние жизненные силы, угнали тебя далеко от лучшего, что в тебе есть!
Потому-то ночь и длится без конца.
Ибо слишком велико число глупых и ненужных твоих грехов.
Разве ты должен был тогда сделать это?! Нет, ты не должен был, особенно в этом опасном для тебя отношении. Почему ты все же совершил это?! Для того, чтобы эта бесконечная ночь дала
И потому эта ночь без исхода.
МОЯ ГОРНИЧНАЯ.
Она читала трудные, непонятные книги, работала без отдыха с шести часов утра до одиннадцати часов ночи, питалась главным образом чаем и черным хлебом, никогда не жаловалась, была всегда в хорошем настроении, смотрела на жизнь, как на неизбежную, тяжелую обязанность, бороться с которой просто невозможно. Она не понимала, как можно быть таким глупым и наглым; восставать, когда тысячи сил в заговоре против нашего жизненного счастья и стремятся ввергнуть нас в гибель?!? Несмотря на свою молодость и красоту, она всегда уступала, пела, как будто на земле все идет гладко и даже весело. Ею управляло сознание долга, как управляет идеальный капельмейстер своим идеальным оркестром; она не умела бороться с судьбой; она видела во всем неотвратимую необходимость этой жизни. И потому, да, только потому, она пела, и каждая крона, что ей дарили, была для нее особенно радостным неожиданным событием в ее прелестном, никем незамечаемом существовании.
13/XII 1918.
5 часов утра.
Наконец, после долгой, безумной борьбы ты стоишь, Петер, с самим собою и всей своей жизнью, поскольку это относится к твоей убогой и все же такой сложной личности, перед своею собственной непроходимой пропастью! Перед каждым человеком пропасть, но он ее не сознает, без жалоб отдается он неотвратимой судьбе своей собственной, полной отчаяния, запутанной жизни. Многие берут в руки браунинг, но многие не делают этого! В минуты кризиса моей несчастной жизни я пишу второпях эти строки, для других, для других, которые чувствуют то же самое и жаждут спасения, подобно мне, не будучи в силах высказать это, как делаю я! Я еще пока могу высказать, кто знает, долго ли еще?!? Пока меня еще считают поэтом! Другой может высказать то, что все другие чувствуют и знают; но молча, молча, в трагическом молчании! А поэт может кричать, молить, проклинать, громко плакать, без стыда и опаски, в отчаянии по поводу неизменных, обычных и все же ужасных вещей этой жестокой жизни! Только поэт, никто другой. Только тот поэт, кто берет на себя немое жизненное бремя всех других и громко заявляет о нем, чтобы спасти, помочь! Все другие ненужны и напрасны. Из преступного добродушия их признают; хотя и знают наверно, что в скудном жизненном счастья они не нужны!
В наши дни, в годину этих тяжелых испытаний, поэт должен помогать душе больше, чем врач (?!?) и даже друг (?!?). Он должен обозревать сверху судьбу каждого человека и вносить в смятенные души ясность, только это одно его настоящее призвание на земле! У других людей другие обязанности. У поэта только эта одна. Иначе он не поэт! Он должен быть использован соответственно этой своей задаче, для нее одной он существует!
Вмешиваться в жизнь другого индивида, чтобы ему помочь выбраться, есть сочетание идиотизма, мании величия и неоправданного стремления властвовать. Никто не знает другого, по крайней мере — достаточно. Дружеский дилетантизм представляет глубочайшую опасность. Предоставьте им возможность идти таинственной дорогой, вы не будете повинны в их заблуждениях, куда вы их вовлечете, благодаря ложному добродушию. Разве вы не уважаете совершенно чуждые, только с виду знакомые миры?!? Разве вы можете нести ответственность за свои советы?! Разве вы ориентируетесь в этом лабиринте «других»?!?
Как счастлив был бы другой, если бы он мог в вашей мягкой интеллигентности, в вашей душе, свободной от предрассудков, найти отображение своей собственной души?! Но нет, вы его втискиваете в тот совершенно неверный портрет, созданный так, как вы его понимаете, и таким, каким вы его хотите видеть. Он не имеет права быть тем, что он есть, он должен быть таким, какой вам нужен и какой вам нравится. В отчаянии от навязанного ему суждения он хочет защищаться, но друг применяет ловкие, неблагородные средства, чтобы провести свое мнение против беззащитного противника. Так живет большинство людей друг с другом, нет, в борьбе друг с другом!