Сумерки жизни
Шрифт:
— Уважаемый господин писатель, мой освободитель! Я это предчувствовала давно, но внутренний голос был слишком слаб. Вы же звените, как колокол, властно и мощно зовущий меня обратно к моей прежней жизни!
ПАРК РАТУШИ.
Она сказала: «Парк бывает прекраснее всего ночью, чудный, свежий воздух, и нет людей!»
Он возразил: «Любуйтесь им лучше днем, любуйтесь каждым отдельным деревом и чудесными кустарниками!»
Она отвечала: «Для этого я недостаточно реалистично настроена. Мне не нужно ясного, отдельного, моя душа ищет мрачной романтики, темной
Вы, одним словом, гусыня!
КОНСУЛЬТАЦИЯ.
Профессор В. из И. объяснил мне, что при таком «необыкновенном образе жизни» мне остается одно из двух: сумасшествие, либо рак. Я сам чувствую после двойного перелома руки, имевшего место восемнадцать недель назад на лестнице отеля, — полное разрушение моего организма.
Жизненные энергии, которых во мне всегда было очень мало, патологически мало, исчезли и дали давно уже втайне разрушавшей меня жизненной меланхолии (taedium vitae) возможность овладеть мною, так что я превратился в человека, побежденного самим собою. Перелом руки делает меня бесконечно грустным, терзает мою душу днем и ночью, точно в наказание за неудавшуюся во всех отношениях жизнь.
Идеалы, которые давали мне до сих пор постоянную упругость, исчезли, а с ними вместе ушла легкость моих чувств и мыслей. Я нахожусь теперь в ранге простых смертных, которым в духовно-душевном отношении нечего больше давать другим людям. И я стою на краю пропасти своей когда-то такой подвижной, богатой жизни, я состарился, потому что мне нечего больше давать; мой унылый, несчастный конь побредет теперь медленным шагом! Где же то время, когда я, несмотря ни на что, чувствовал в себе молодость, и моя душа, мой дух одарял тысячи людей! Бедный Петер!
ВОСПИТАНИЕ.
Когда-то жили греческие мудрецы, которые хотели помочь человечеству, но их никто не слушал, над ними смеялись, ибо не понимали. Они питались хлебом и медом. Но это им не нравилось. Они хотели насладиться недолгими годами своей жизни, но когда пришла смерть, то они увидели, почувствовали, что совершили ошибку. Сократ, Диоген были благородными учителями человечества. Но никто к ним не прислушивался, на них смотрели как на эксцентричных глупцов, которые иногда говорили правду, но большей частью лгали. Никто не отступает по доброй воле от своего пути, и распинает того, кто ему мешает! Аминь!
Каждый человек страдает каким-нибудь недугом, сексуальным, душевным, экономическим или физиологическим. Незаметно для него самого этот недуг его съедает, подтачивает его жизненные силы, и, вместо того, чтобы дожить бодрым до восьмидесяти лет, он доживает в трагической безнадежности лишь до шестидесяти. Никто о нем не заботится, потому что никто его не понимает и не старается понять. Так он идет вперед, словно на жизненных костылях, и не встречает нигде сочувствия!
«Мы ведь все должны рано или поздно умереть, десятью годами раньше или позже, это культурному меланхолику безразлично. Сколько несправедливого, сколько позорного таким образом не совершится! А ты хочешь поднять свой блестящий меч Зигфрида, чтобы обновить мир!? Уступи, милая, нежная душа, погрузись в ничто, жди того, что трагически придет и должно прийти!»
«Оставь честолюбивые, суетные мечты и уступи непобедимым ужасным силам, которые таинственно тебя терзают и губят! Никто тебя не пожалеет, никто не захочет тебя спасти! Гляди смерти спокойно в глаза, она твое единственное подлинное спасение!»
Когда
Я никогда не принимал участия в охоте Я считаю это за трусливую подлость. Можно любоваться серной, оленем, но убивать их, тьфу! Я никогда не понимал, как можно убивать зверей исподтишка. Люди устраиваются удобно; они убивают исподтишка оленей, серн и чувствуют себя при это победителями, тьфу! Страсть к охоте такая же нелепая страсть, как и все другие. Кто подумает об этом один только час, тот откажется навсегда от этого преступного безумия; страсть к охоте я считаю нелепым суррогатом истинных высоких страстей!
Страсти, не приносящие пользы другим людям, являются абсолютным безумием. Люди считают охоту достойным занятием. Я же нахожу, что это трусливая подлость, проявление самой позорной мании — мании величия!
ОСКОЛКИ.
Гуго Вольф много сделал для «развития современной души», но так же значителен Иоганн Брамс с его душу очищающими звуками. Но чьи души очищают они?!? Души тех, кто милостью судьбы был всегда способен подняться! Те души, в глубине которых все эти песни раздавались при виде, леса, пастбища, горного ручья, озера! Художник создает «мир звуков», которые в душе другого таились молча и ждали освобождения! Художник выражает эмбриональную душу, эмбриональный дух души!
Быть в разговоре интимным — преступление, а не только невоспитанность или бестактность. Уметь сохранять всегда и везде расстояние, отделяющее нас от ближнего, не есть еще «хорошее воспитание»; это — культура сердца, уважение к чужим нервам. Разве это трудно?! Для тех только, кому это трудно! Для меня, например, это не трудно! Есть три способа приблизиться к людям: экономические вопросы, ревность, потребность обучить, помочь, прояснить. Во всех других случаях: почти патологическая сдержанность. Но в таком случае, разве можно общаться с современными людьми?! Нет, еще нельзя.
В Австрии (моя родина) я еще не признан так, как того заслуживаю. Потому что они этого еще не заслужили!
УЧИТЕЛЬ.
Кто не в состоянии любовной силой своего мужского сознания помочь женщинам, любимым, обожаемым женщинам, подняться к высшей человечности (добродушие, абсолютная непритязательность, обожание природы, молчаливое благородство, чтение так называемой жизненной библии, почти болезненное самозабвение, словом, чтобы в жизни дня и часа смотреть кругом удивленно-грустно-восторженно и т. д. и т. д.), — тот, удовлетворяется, к сожалению, «эстетическим восторгом», переходящим скоро в нечто иное! Женщины, которые это воспринимают с неудовольствием, принадлежат к числу духовно-душевно аристократических, чистых, способных к развитию организмов, хотя это парализует жизненные силы и расчищает дорогу меланхолии. Но тем не менее это неотвратимо поднимает их высоко над их многочисленными сестрами.