Суровая зима с тобой

Хейзелвуд Али

В любом случае уже слишком поздно. У меня был шанс и я его упустила.

— Мне нужно идти, — говорю я, уставившись в кафельный пол. — Не мог бы ты…

Меня пугает внезапный треск, за которым следует глухой металлический стук. Я поворачиваюсь в ту сторону и ахаю, увидев в окно кухни, что случилось: на заднем дворе Комптонов одна из тяжёлых дубовых ветвей сломалась и упала на террасу.

В настоящее время она лежит на их мебели, которая выглядит немного… сплющенной. И, возможно, сломанной. На несколько частей.

Черт. Мне нужно спешить домой, пока погода не станет

неуправляемой. Где, черт подери, этот противень? Я бросаю взгляд на Марка, широко раскрыв глаза, и тут же понимаю, что он читает мои мысли. Потому что, кажется, он точно знает, что я собираюсь сказать, и опережает меня.

— Джейми, позволь мне кое-что прояснить, — его голос был спокойным и очень, очень решительным. — Если ты думаешь, что я не свяжу тебя и не запру в своей спальне, прежде чем позволю тебе выйти на улицу в такую погоду, то ты совсем меня не знаешь.

Глава 2

Проблема в том, что я знаю.

Знаю Марка, то есть.

Мы знакомы с ним с самого его рождения, когда я впервые увидела его в больнице нашего родного города, где стоял запах сиропа от кашля и хлорки из бассейна. Взамен он стал сияющей звездой моего самого раннего воспоминания, в котором папа усаживал меня на большое плюшевое кресло, а миссис Комптон вручала мне бесформенный свёрток с предупреждением: «Будь осторожна, Джейми. Придерживай ему головку. Да, вот так». Мне было два с половиной. Табита, которая была примерно на полгода старше меня, только отпраздновала своё трёхлетие в аквапарке.

Хотя Табиты там не было. Она была дома со своими бабушкой и дедушкой из-за того, что её мама называла «серией истерик с целью привлечения внимания», что позже Табита перефразировала как «принципиальное возражение против навязывания излишних попыток расширения». Её проинформировали о том, что скоро в семье будет пополнение, и она совсем не хотела делиться тем, что, как ей казалось, было в ограниченном количестве: игрушками, хлопьями «Frosted Flakes» и любовью родителей.

Так я и познакомилась с её братом раньше неё, и с нетерпением ждала возможности сообщить, что с точки зрения конкуренции ей нечего бояться. Красный комочек, извивающийся у меня на руках, имел сморщенное личико, курносый носик, прыщавые щёчки, сложенные ушки, реденькие волосики, как у старичка, и был весь покрыт засохшими корочками. Они напомнили мне о сахарном печенье, которое папа пёк на праздники, особенно о тех, что не совсем удавались. «С не очень удачным видом», вот как он их называл.

Это описание подходило как нельзя лучше. У существа у меня на коленях явно не было ни грамма удачи.

— Как её зовут? — спросила я миссис Комптон.

— Его, — поправил меня папа. — Это мальчик, дорогая.

Внезапно всё встало на свои места.

— Вот почему он такой уродливый.

Взрослые разразились смехом — на мой взгляд, довольно злобным, учитывая, что бедному ребёнку уже приходилось справляться с неблагоприятным положением из-за того, что он не родился девочкой.

Я не слушала, о чём они говорят, пока мистер Комптон не спросил:

— Джейми, ты знаешь, как мы его назвали?

Я покачала головой.

— Марк.

Марк Эван Комптон.

И возможно малыш уже узнавал своё имя, потому что в этот самый миг он открыл свои серые глазки и, после пары неуклюжих попыток, сжал мой указательный палец. Его пристальный взгляд словно говорил: «Привет».

А ещё: «Не уходи».

И, возможно, даже: «Ты мне нравишься».

Он был мал, но силен. И меня одновременно захлестнули чувства любви и защиты.

«Всё хорошо, — безмолвно поклялась я Марку. — Я буду твоим другом. И уговорю Табиту, чтобы она тоже с тобой дружила. И я буду любить тебя. Даже если ты самое уродливое создание, которое я когда-либо видела».

Это было сердечное, искреннее обещание, которое я нарушила бесчисленное количество раз в последующие несколько лет. Потому что, по трагическому стечению обстоятельств, Марк Эван Комптон оказался абсолютным кошмаром.

В течение нескольких лет я была крайне доверчивым сторонником Марка.

— Уверена он не специально, — говорила я разгневанной Табите каждое утро, когда мы шли в школу. — Я про то, что он подменил твои витаминные жевательные конфеты на слабительное.

Или использовал твою любимую футболку, чтобы застелить ею дно клетки хомяка.

Ткнул тебя в глаз пластиковой вилкой.

Запер тебя в бельевом шкафу.

Убедил всех детей района, называть тебя Думбитой. (прим. пер.: комбинация слова «dumb» (тупая) и имени «Tabitha» (Табита)).

Надрессировал собаку отгрызать голову твоей любимой кукле Барби.

Выблевал три порции макарон с сыром прямо тебе на колени.

Подкладывал насекомых тебе в кровать.

Я искала ему оправдания, потому что со мной Марк никогда не вёл себя ужасно. Какую бы инстинктивную любовь я ни почувствовала к нему в день его рождения, она была взаимной. Папа и мистер Комптон были лучшими друзьями со старшей школы, и наши семьи постоянно находились в непосредственной близости друг от друга. Мама ушла от нас сразу после моего рождения, а папа, из-за своей занятости на работе, очень ценил помощь Комптонов в присмотре за мной. Конечно, мы с Табитой были неразлучны. Но и с Марком у меня была особая связь.

— Как бы я хотел, чтобы ты жила у нас, — говорил он мне ласково, когда я уходила из комнаты Табиты после того, как оставалась у них на выходные.

И: «Ты мой самый любимый человек на свете».

И: «Когда мы вырастем, я хочу, чтобы мы поженились».

Ничего подобного не случилось бы. У меня уже был выбран муж: Алан Кроуфорд, парень постарше с нашей улицы (а если с ним не сложится, то Лэнс Басс из группы NSYNC). В моих глазах Марк был маленьким мальчиком. Тем не менее, я находила его очаровательным. Я научила его алфавиту и как завязывать шнурки. Взамен он накричал на ребёнка, который толкнул меня на детской площадке, и каждый год делал мне валентинки.