Сущность
Шрифт:
– Доктор Шнайдерман.
– Да?
– Лечение будет длительным, да?
Шнайдерман на мгновение задумался. В кабинете он дал бы ей быстрый, резкий ответ. Там он считал, что главное – честность. Пусть пациент сразу готовится к худшему. Но сейчас ему хотелось дать какой-нибудь проблеск надежды, найти способ сказать так, чтобы не напугать.
– Возможно, – решился он.
– На месяцы?
– Может, и дольше, Карлотта.
Она прикусила палец и отвернулась.
– Это слишком долго, – прошептала женщина.
– Почему?
– Джерри возвращается.
–
– Джерри. Мой жених. Он возвращается на следующей неделе. На ночь. Но скоро насовсем.
– Думаете, он не поймет?
Карлотта покачала головой.
– Он очень боится сумасшедших. Его мама покончила жизнь самоубийством.
Они молча выехали на Кентнер-стрит. Карлотта указала на дом в конце. «Какой неприметный», – подумал Шнайдерман. Источник всех ее кошмаров. Внутри было темно. Он задумался, где ее дети. К его удивлению, Карлотта все сидела и не двигалась. Он заглушил двигатель.
– Доктор Шнайдерман…
– Да, Карлотта?
– Я не понимаю, что со мной происходит.
Такие простые слова. Какие глубины ужаса они раскрывают. Шнайдерману стало очень ее жаль.
– Наверное, я совсем чокнулась, – тихо сказала женщина, – раз вижу и чувствую такое…
Она подняла взгляд почти скромно, уязвимо, ожидая ответа, проверяя.
– Карлотта, очень многие пациенты что-то видят. И чувствуют. То, чего не может быть.
– В это трудно поверить.
– Вы поймете, что я никогда не вру. Слушайте, Карлотта. В нашей клинике есть пятидесятитрехлетняя женщина, которая говорит с несуществующим малышом, кормит его, я серьезно, меняет подгузники, но его нет. Есть семнадцатилетний парень, который забирается на несуществующие ступени, стучит в двери, скребется в несуществующие окна. Есть семидесятилетний старик, который боится ренессансного принца, потому что он ходит за ним везде, даже в палате. Вы понимаете, Карлотта? Такое бывает. Намного чаще, чем вам кажется. И каждый пациент клянется, что все эти видения, запахи и чувства – не галлюцинации.
Карлотта молчала.
– Тогда я ничем не лучше, – наконец сказала она.
– Есть одна разница.
– Какая?
– Им приходится жить в больнице. Вам – нет.
Карлотта повернулась к нему.
– Думаете, и я буду? Как они? Однажды?
– Не обязательно. С чего бы? Вы уже решились на лечение. Пока фундамент в порядке.
Карлотта вздрогнула, но затем благодарно улыбнулась.
– Спасибо, доктор Шнайдерман. Вы как-то делаете ситуацию лучше.
– Я рад, Карлотта.
Он потянулся, чтобы открыть ей дверь, но она уже открыла сама и вышла. «Независимая женщина», – подумал Шнайдерман.
– Доброй ночи, Карлотта.
– Доброй ночи, доктор Шнайдерман. Спасибо.
Он помахал ей рукой, завел машину и уехал. На мгновение он увидел ее маленькое отражение в зеркале; затем повернул за угол, и оно исчезло. Впервые за очень долгое время Шнайдерман почувствовал себя хорошо.
Восходящая луна висела над западным Лос-Анджелесом, как красно-оранжевая наклейка. Небо прорезали длинные полосы коричневых
Карлотта гуляла с Джулией и Ким по темным улицам под фиолетовым небом. Зажглись зеленые огни уличных фонарей, неестественные лучи, из-за которых плоть становилась белой, а губы – черными.
И все же небо было темно-фиолетовым, переливающимся. Складывалось ощущение, что все вокруг выходит за рамки обычного. Длинные тени пальм, темные закоулки жилых домов становились все темнее и темнее. Блестящая листва казалась нездоровой. Дорожки зацвели красными пуансеттиями, тихо покачивающимися на ветру, а рядом поблескивали заборы, холодные и мокрые.
– Где Билли? – пробормотала Карлотта.
Их шаги эхом отдавались в ночи. Они были недалеко от угла Кентнер-стрит. Карлотта боялась заходить в темный дом.
После того как доктор Шнайдерман уехал, она поднялась по ступенькам крыльца и увидела, как Джули и Ким, прижавшись друг к другу, сидят в темноте на старом коврике. Они боялись заходить в дом без Билли. Девочки сказали Карлотте, что Билли ушел сразу после того, как вернулся из школы. Они не знали куда.
– Он сказал, что вернется, – добавила Джули, держа Карлотту за руку.
– Я боюсь, мамочка, – сказала Ким.
Карлотта повернулась и сделала пару шагов в другом направлении.
– Конечно вернется, – успокоила она. – Но он знает, что должен уже быть дома.
– Почему? – спросила Ким.
– Я говорила, что маму нельзя оставлять одну. Вот почему.
Карлотта увидела их дом в конце квартала. И хотя доктор Шнайдерман убедил ее, что демон находится не в доме, а в ней самой, страх перед этим зданием – неосвещенный, черный прямоугольник на фоне тупика, крошечное деревянное строение, выступающее из переулка, – был неописуем. Карлотта знала, что, если Билли по какой-то причине не появится, она будет бродить по улицам всю ночь. Она никогда не вернется в этот дом без сына.
– Мистер Гринспан, – тихо позвала женщина, постучав в дверь тяжелым европейским кольцом. – Мистер Гринспан!
Ей не ответили.
– Видимо, они ушли, – заключила Карлотта.
Она рассеянно вышла обратно на тротуар.
– Вот он! – вскрикнула Джули, указывая пальцем.
– Где?
– В начале улицы.
Под темными вязами, теперь черными от ночи, Билли шел вперед, его знакомая сутулость едва выделялась в тени. Он замедлил шаг, удивленно глядя на группу людей, спокойно ожидающих его. Его лицо было выбелено ярким светом уличного фонаря над головой. Черные губы искривились в нервной усмешке.
– Где ты был, Билл? – спросила Карлотта.
– На свалке. Искал запчасти. Для твоего «бьюика».
– Ты же знаешь, что меня нельзя оставлять одну! Я тебе говорила! Это указ врача!
– Прости…
– Прости? Что делать девочкам, если со мной что-то случится?
– Ничего.
– Вот именно, Билл. Ничего. А теперь послушай меня. Ты мужчина в доме. Начинай соответствовать. Ты больше не ребенок.
– Черт, мам. Я хотел починить «бьюик»! Не сам же я его расплющил о столб!