Сущность
Шрифт:
Выйдя из кабинета, он прошел через главный вестибюль, чтобы купить в автомате кофе и шоколадный батончик. Толкнув дверь во внешний вестибюль, он увидел Карлотту, стоящую у стеклянных дверей, почерневших от ночи. Ее отражение было почти в натуральную величину, потому что она стояла близко к стеклу. Казалось, она боялась выходить.
– Карлотта, – удивленно позвал Шнайдерман, – все в порядке?
Карлотта испуганно обернулась.
– А, да, конечно, меня… Я не знаю, где моя подруга. Она всегда приезжала
Шнайдерман на мгновение задумался. Он должен был дежурить весь вечер. Иначе мог бы отвезти Карлотту домой.
– Хотите ей позвонить?
– Да. Спасибо.
Карлотта вернулась со Шнайдерманом к столу. Она набрала номер Синди и ждала. Ответа не последовало. Она повесила трубку и беспомощно повернулась к Шнайдерману.
Шнайдерман замер. Он мог бы предложить такси, но ни один из них не мог себе этого позволить. Он проверил часы.
– Вы живете в западном Лос-Анджелесе?
– Рядом с шоссе.
Шнайдерман наклонился к столу.
– Скажи Болтину, что я отойду на полчаса, – сказал он медсестре. – Я буду ему должен.
Доктор быстро прошел по коридору с Карлоттой и открыл ей дверь.
– Мне ужасно жаль, – сказала она.
Шнайдерман отмахнулся от ее извинения.
Карлотта села на порванное овальное сиденье крошечного MG. Шнайдерман забрался в машину, захлопнул дверь и завел двигатель. MG с ревом выехал с парковки, обогнув несколько припаркованных машин.
– Вот и узнаю, насколько мне доверяют пациенты, – с улыбкой сказал он. – Я быстро вожу.
Карлотта промолчала. Ему стало неловко за такую попытку пошутить. Они молча ехали в сторону западного Лос-Анджелеса, MG лавировал в потоке машин, как в балете. Возле бульвара Уилшир образовалась пробка, небоскребы там росли каждый месяц, будто стараясь поспеть за толпой людей.
– Вы настоящая Анджелино? – спросил Шнайдерман.
– Что?
– В смысле, вы из Лос-Анджелеса?
– Почти. Из Пасадены.
– Знаете, – сказал Шнайдерман, тщетно ища в карманах сигареты, – вы первая, кто так сказал. В городе миллионы людей, но все они не отсюда.
Карлотта достала из сумки пачку сигарет и предложила ему одну. Они оба закурили. Ветер задувал в опущенное окно и ерошил ей волосы. Шнайдерман взглянул на Карлотту. Она хорошо смотрелась на переднем сиденье его машины.
– Ну, – сказала она, – какое-то время я жила в Неваде.
– В Лас-Вегасе?
– Нет. В пустыне.
– Правда? Что вы там делали?
– Жила.
Карлотта сделала глубокую затяжку, растянувшись на сиденье и откидывая голову на виниловую подушку.
Мимо проносился Лос-Анджелес. Шнайдерман свернул не туда, пытаясь срезать по заводским дворам. Тихо выругался и вернулся на Колорадо-авеню.
– Из Пасадены, да? – продолжил Шнайдерман. – Кажется,
– Отчасти. Еще очень богатые.
– А где жили вы?
– С очень богатыми.
Карлотта говорила тихо. Здесь она была более расслаблена, чем в кабинете. Шнайдерман вдруг понял, что в ней появился совершенно новый ритм – что-то, чего никогда не было в искусственной обстановке кабинета. Говорил ли он с настоящей Карлоттой? Или только с ее образом? С Карлоттой, которая боялась странных звуков и видов больницы.
– Я хочу кое-что спросить, – сказал Шнайдерман. – Чисто из любопытства.
– Ладно.
– Вы живете на соцобеспечении, – вежливо начал он. – Так вы написали в бланке.
– Да.
– Но почему?
Карлотта бросила на него странный взгляд.
– Потому что у меня нет денег.
Шнайдерман хмыкнул, стыдясь своей нелепой попытки.
– Я… я о ваших родителях. Вы не можете попросить у них помощи?
Карлотта задумалась, а затем пожала плечами и посмотрела в окно на пробку.
– Я не хочу.
– Дело принципа?
– Нет. Просто мне не нужна от них помощь.
Последовала долгая пауза. Шнайдерман понял, что она не будет продолжать. Странно, насколько другой она была за пределами кабинета. Спокойной; возможно, в глубине души она и нервничала, но не подавала никаких внешних признаков. На мгновение доктор почувствовал себя не в своей тарелке. Он предпочитал встречаться с людьми, особенно с женщинами, в официальной обстановке больницы. Затем Карлотта вздохнула.
– Когда я жила в Неваде, – начала она, – у меня была возможность побыть с замечательным человеком. Отцом Джули. И Ким. И я поняла, что лучше быть независимой, – Карлотта бросила на него взгляд. – Соцобеспечение временно, доктор Шнайдерман. Скоро я закончу курсы. И найду хорошую работу.
– Впечатляет, – улыбнулся Шнайдерман.
– Что?
– Все. Ваша независимость. Вы знаете, кто вы и чего хотите, – он посмотрел на Карлотту. – Держите семью вместе. Добиваетесь всего сами.
Карлотта почти скромно опустила глаза, как ему показалось. А затем она улыбнулась.
– Я рада, что вы это одобряете, – тихо отозвалась женщина.
Шнайдерман не ответил, но внутри у него что-то перевернулось. Его восприятие начало меняться. Он понял, что ему нужно узнать о Карлотте больше. Не как терапевту, а просто по-человечески. За эти несколько мгновений короткой поездки по темнеющим переулкам западного Лос-Анджелеса он открыл в ней другие стороны, о которых раньше только догадывался. Если в официальной обстановке задать хоть тысячу вопросов, можно узнать лишь малую толику того, что раскрывается при обычном разговоре. Тогда люди говорят иначе. Иначе воспринимают друг друга. Рушится вся искусственность.