Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

Сиянов Николай Иванович

— И наступит, Валентина Ивановна, Сатия-юга, Золотой век…

— Да, именно. Учитель даже показывал Саше картинки, живые сценки из новой жизни: истинная благодать. Мы получим новую, очищенную от зла и грязи планету и сами станем как дети. Повсюду Любовь и Радость, и люди, и животные — истинные друзья…

Да, конечно, так и должно быть. После черной полосы Кали-юги, ужасного времени бесконечных войн, убийств и предательств, новая спираль эволюции, ее очередной Круг должен начаться именно с этого: цветущая планета и люди

на ней, как дети.

— Скорее бы уж его включили, этот Реактор Эволюции, — сказала Валентина Ивановна с грустной улыбкой и, помолчав, добавила:

— Одно только жаль: в этой жизни я, кажется, не увижу сыночка.

— Не увидите? Почему?

— Потому что он ушёл наквсегда.

— Как это навсегда?

— А так… При прощании так и сказал: ухожу навсегда, в плотном теле больше не увидимся.

— Понятно. Как думаете, Валентина Ивановна, куда он ушёл?

— Я не думаю, я знаю: он ушёл в Шамбалу. И об эторм теперь можно говорить открыто.

— Расскажите подробнее, как он ушёл?

— Да ничего особенного. Закончил “Калагию” и говорит: всё, вме пора, мама, в далёкий Путь. “Надолго, сынок?” — “Надолго. Думаю, навсегда”. Уменя аж сердце оборвалось. “Это очень необходимо, сынок?” — не моя прихоть, мама, так повелел Учитель”. Собрался и ушёл налегке. Всё в тех же кирзовых сапогах и телогреечке. А на дворе март, до настоящего тепла далеко. “Что же, — говорю, — сынок, вещей тёплых не берёшь? И продуктов крохи, на неделю не хватит…” — “Не беспокойся, мама, меня встретят”. — “Кто встретит?” — “А ты не знаешь? Волхвы”. — “Да разве они живы, волхвы-то?” — “А куда же они подевались, живы. Прекрасно чувствуют себя, работают на благо мира. Они и встретят, и проводят дальше”. И всё. И больше никаких объяснений. Он у меня порою на слова сдержанный.

Во время разговора я не забывал слова Учителя, сказанные недавно: “Саша достиг цели, работает над новой, очищенной от вековых одежд и наслоений Библией, работает в библиотеке Нагуатмы”. Вероятно, это и есть Сфера, близкая к Шамбале.

— Ничего, Валентина Ивановна, всё будет хорошо. По некоторым данным, Саша на месте. Трудится над новой книгой.

— Да неужели?! — она так и всплеснула руками, подалась ко мне. — Откуда такие данные?

— А всё оттуда же… Как, по-вашему, зачем я всё бросил и с некоторых пор сижу здесь в тайге?

— Ах, Господи! Да неужто и у тебя, Славик, Учитель?

— Представьте, Валентина Ивановна, — и у меня. Воля ваша, верить — не верить, но Учитель у нас один.

— О’Джан?

— О’Джан.

— Господи, Господи, — она перекрестилась. — Не знаю, что и подумать. Стало быть, у Саши всё хорошо? На месте? Ну порадовал ты меня, Славик, хорошей вестью, большое спасибо.

30 августа, утро. Так хорошо поговорили вчера с Валентиной Ивановной, а утром чуть свет ко мне в палатку явился Пётр Алексеич. Презлющий, не поздоровался даже.

— Ты

что же это, земеля?! Валентина всю ночь глаз не сомкнула, я тоже!

Я не особенно привык к таким наскокам, но давно приучил секбя, как говорится, держать в руках.

— Что-нибудь случилось, Пётр Алексеич?

— Тебе лучше знать! — он буравил меня взглядом, пытаясь что-то понять, выведать что. — Ты эти шуточки, земеля, брось!.. Мы тебе ничего плохого не сделали, оставь свои шуточки!

Я поднялся. Бывший морячок торчал у входа, отдернув полог, ни туда ни сюда.

— Проходи, Алексеич, садись, гостем будешь.

Он пролез, разместился напротив, близко друг от друга сидели: я у одной стенки палатки, он — у противоположной.

— Что произошло, Алексеич?

— Сам знаешь. Валентина вся в волдырях… твоя работа? Всю ночь пикировал на нее, глаз не сомкнула, я тоже.

— Как это, пикировал? Я что, комар?

— Хуже, — он несколько поутих. — С вечера ничего, а только легли, началось… Дракон! Дракон! — кричит, вцепилась в меня: видишь! Да вон же, в утлу! — тычет пальцем, а я все равно не вижу.

— Понятно. Дракон в утлу. Но при чем здесь я?

— При том! — он снова задергался. — Спикирует дракон, кусанет — да и ввысь. Покружит, примерится — и на новый заход. Огненный такой змеи-ще, огнем дышит, а перед тем, как броситься на жену, этак смажет огонь по морде, ровно утрется, и перед Валентиной — твое лицо! Целиком перед нею ты, Славик, в черном плаще. И глаза сверкают: твои, твои, не отопрешься!

Петр Алексеич переводил дух, я смотрел на него с изумлением. Что он такое несет? Заболел или шутит так, но ведь сегодня не первое апреля. Да и не способен человек шутить вот так искренне.

— Ну? — он ждал ответа.

— Ты, Петр Алексеич, сам видел того Змея?

— Нет, тебя не видел.

— Значит, все живописуешь со слов Валентины Ивановны?

— Не только со слов. Всю ночь кричала, а теперь в волдырях. — Змей искусал? — Змей или его Величество ты. — Я ведь и обидеться могу, Алексеич. Что же сама Валентина Ивановна не пришла? — Она тебя как огня боится! Что было делать? Как успокоить человека? Одно и оставалось: положить на себя знамение, осенить крестом, сказать, что ведать не ведаю, о чем речь, всю ночь мирно спал.

Помолчали. Петр Алексеич вроде поутих, пришел в себя. Даже как будто засомневался: — Может, ты, а может, и не ты, земеля… Тогда объясни, в чем дело. Мы люди не шибко грамотные, может, чего и недопонимаем.

— Увы, Петр Алексеич, ничего объяснить не могу. — Ну как же? Ты же много всяких книжек читал, должен знать.

Я вспомнил о сроновцах, о подземной демонической цивилизации. Они далеко опередили нас. Они без души. А у Валентины Ивановны нет защиты или ее защита слаба. Она поддалась страху — и стала игрушкой злых сил. Этим тварям только покажи страх, они вцепятся!